Копи Хаджибейского лимана

Володе удалось обнаружить спящего шофера в гараже и разбудить — к огромному раздражению того. Он с давних пор невзлюбил главного редактора — за то, что тот постоянно гонял казенную машину и не давал ему спать.

Еще минут 30 ушло на пререкания с шофером, проверку масла и прочих технических деталей, которые водителю понадобилось проверять именно сейчас.

В результате машина сломалась, не доезжая до Староконного рынка. Двигатель заглох. Чертыхаясь, шофер полез его разбирать, а Володя помчался пешком.

Возле бывшей хижины толпилось достаточно много людей. Сосновскому с трудом удалось пробиться сквозь заграждение. Труп был уже упакован в черный прорезиненный мешок. Только лицо еще не было закрыто.

С мукой в сердце Володя вглядывался в знакомые черты — в рыжие вихры непокорных волос, в шрам на щеке. Это был тот самый мальчишка, который говорил с ними прошлой ночью. Тот самый рыжий мальчишка, который рассказал про Зверя. Сосновский и рад был заплакать, но он не мог. Только с яростью сжал кулаки и принялся всматриваться в окружающую обстановку, пытаясь запомнить малейшие детали. Страшно, очень страшно было осознавать, что смелый мальчишка, полный жизни еще прошлой ночью, больше никогда не вернется в мир, который был к нему так жесток.

Вскоре труп запаковали полностью, закрыв уставшее, даже несколько удивленное лицо спящего ангела, ведь все умершие дети похожи на ангелов. И унесли, погрузив в подъехавший автомобиль «скорой помощи».

Володя рассматривал напряженное лицо Лошака, который сновал на месте преступления, переругиваясь с милиционерами, стоящими в оцеплении, ведь возле разрушенной хижины столпилось слишком много зевак.

Труп лежал за пределами хижины, все внимание было приковано к нему — до того момента, как его увезли. Воспользовавшись суматохой, Сосновский тихонько перелез через веревку заграждения и оказался внутри хижины.

Ничего не изменилось с прошлой ночи. Только в воздухе появился приторный, тягучий запах — с металлическим привкусом свежей крови. Да и внутри стало еще более мрачно. А может, эту мрачность придавала Володина фантазия, ведь какими-то особо страшными признаками принято наделять места, где пролилась кровь. Хотя на самом деле их совсем не разглядеть.

Сосновский же разглядел остатки покосившейся балки в стене, с которой свисал обрывок веревки. Было ясно, что убийца подвесил труп именно здесь. В этом месте было достаточно темно, и Володя зажег спичку. В тусклом свете проявился мусор на полу — старые газеты, веревки, какие-то щепки, маленькие черные камни, несколько поломанных пуговиц...

Спичка догорела, обожгла пальцы. Володя вдруг вспомнил рассказы Конан Дойла, которыми зачитывался в свое время. А затем, чиркнув второй спичкой, опустился на землю и принялся ползать по земле хижины, покрытой мусором, в поисках улик. По мере того, как брюки и руки его становились грязней, а спички сгорали одна за другой, припекая пальцы, лицо Сосновского становилось все мрачней и мрачней. Реальная жизнь, настоящее место преступления ничем не напоминало увлекательные детективные рассказы прославленного писателя. Между реальной жизнью и творческой фантазией не было абсолютно ничего общего.

Володя встретился с Таней на углу Кузнечной и Спиридоновской, неподалеку от ее дома. Похоже, Таня совсем не опасалась, что их увидят вместе. Это было приятно Сосновскому, как он ни старался не обращать на это внимания.

— Я уже знаю, — с печалью в голосе сказала она, — по городу ходят страшные слухи. Оксана спозаранку услышала в лавке о четвертом трупе.

— Ты не знаешь главного, — Володя покачал головой, — четвертый труп — это тот самый рыжий мальчик, который рассказал нам про Зверя.

— Ох... — Таня ухватилась за щеки, в этом жесте было столько отчаяния и страха, что у Володи защемило сердце. — А обувь, башмачок?

— Был, — коротко сказал Володя.

— Я тут подумала... А ведь это самая важная улика! — сказала Таня. — Беда в том, что нэпманские лавки привыкли все скрывать. Они не станут говорить.

— Откуда ты знаешь? — нахмурился Соснов-ский.

— Я была в той артели сегодня утром, — ответила Таня, — артель «Единение» на Екатерининской, 1. Пыталась поговорить с хозяйкой, но мне не удалось. Видела какую-то толстую бабу, довольно мерзкую, которая прогнала меня оттуда. Я сказала, что хочу купить партию такой обуви для продажи. Она буквально выставила меня на улицу, сказала, что хозяйки нет, чтобы я пришла через два дня. Я же видела, что она лжет. Перепугалась, похоже.

— Что же делать? — посмотрел на нее Володя.

— Есть у меня одна идея... — усмехнулась Таня. — Я, конечно, вернусь через два дня. Но если у меня опять ничего не получится, хочется взглянуть на эту паршивую лавчонку изнутри. Пошарить там.

— Нет! — Сосновский изменился в лице. — Тебе не нужно это делать! Добром это не закончится.

— Когда ты так говоришь, то похож на старую кликушу под церковью, — жестко усмехнулась Таня. — Ну давай будем панькаться с зажравшейся лавчонкой, а маньяк продолжит убивать людей. Разве ты еще не понял, что такое нэп?