Копии за секунды. История самого незаменимого изобретения XX века

«Ну а теперь очень неудобная операция», – сказал Гундлах. Ему нужно было снять защитный экран, одновременно прижимая пластину лицевой стороной вниз к верхней части проявочной кюветы, которая была похожа на плоский противень для пирогов и содержала тонкий слой проявителя – смеси несущих бусинок и частиц тонера, но это нужно было сделать, не создавая зазоров, в которые мог бы проникнуть свет. Секретари 1950-х годов обнаружили, что для успешного выполнения этой операции требуются обе руки, по меньшей мере, один локоть и, может быть, подбородок. Гундлах сделал это, прижав предплечьем пластину, а затем осторожно удалил защитный экран одной рукой, в то время как другой рукой он благополучно защелкнул все четыре пружинные фиксаторы на краях деревянной рамки. Фиксаторы имели повышенное натяжение; они защелкнулись как мышеловки. Гундлах, который практически лежал всей верхней частью тела на кювете, походил на какого-то персонажа из мультфильма, пытающегося закрыть переполненный чемодан.

«Этот способ был рекомендован официально?» – спросил я.

Он засмеялся. «Более или менее, – сказал он. – К этому привыкаешь. В то время у людей были совсем другие ожидания. Я это проделывал тысячи раз».

Когда пластина была хорошо прикреплена к кювете, Гундлах разрешил мне проявить ее самому, вручную покачивая кювету в металлической раме, закрепленной в поворотном механизме, как у качелей.

«Мы узнали, что четыре прохода дают лучший результат», – сказал он.

Вперед, назад, вперед и вновь назад. Покачивание заставляет невидимые бусинки, покрытые тонером, сыпаться каскадом по поверхности пластины, сначала в одном направлении, потом в другом, оставляя частицы тонера на участках заряженного изображения и оставляя остальную часть пластины чистой. Бусинки, скользящие внутри кюветы, издавали звук песка на противне для выпечки домашнего печенья. После того, как я проделал четыре прохода тонера, Гундлах снова нажал на пластину и освободил ее от пружинных фиксаторов. Затем он взял пластину и перевернул ее. И там, в центре селеновой поверхности, оказалось зеркальное изображение моей служебной карточки, воспроизведенное черной пылью. Я пристально смотрел на него, стараясь не дышать и не трясти пластину. Тонер был таким мелким, а линии были такими четкими, что казалось, будто изображение отпечатано краской.

«Теперь мы будем его печатать», – сказал Гундлах. Он вручил мне лист белой бумаги, и я положил его поверх изображения. «Крепко прижмите этот край, чтобы он не скользил», – сказал он. Сложная операция, которую инструкция по эксплуатации машины модели А от 1950 года описывала так: «Положите конец листа копировальной бумаги на направляющую. Не смещайте бумагу, чтобы не смазать изображение. Указательным пальцем прижмите и удерживайте лист на выступе направляющей бумаги. Осторожно опустите лист на проявленное изображение, продолжая прижимать бумагу к краю направляющей. После того, как лист будет лежать на изображении, снимите палец с направляющей». Положив лист бумаги, я снял палец и нажал им зарядную кнопку, одновременно осторожно (другой рукой) вводя лоток назад в заряжающее отверстие в машине.

«Понимаете, когда вы проявляли пластину, отрицательно заряженный тонер притягивался к положительно заряженному скрытому изображению на пластине, – сказал Гундлах. – А теперь вы размещаете положительные ионы на оборотной стороне бумаги, и они притягивают тонер с пластины на бумагу и заставляют его оставаться там. О'кей, готово».

Я извлек лоток из машины и осторожно поднял краешек листа, а затем отделил его полностью от пластины. Открылось изображение моей карточки, теперь уже в центре листа бумаги.

«Если бы вы выключили свет и позволили глазам привыкнуть к темноте в течение пяти минут до того, как снять лист, – сказал Гунд-лах, – вы бы увидели полоску света при отделении листа, потому что заряды, удерживающие тонер, ионизировали бы воздух при разделении двух поверхностей».

Я с восхищением смотрел на свою копию. Она не была такой яркой, как копии, которые я делаю на ксероксе дома – результат возраста пластины, сказал Гундлах, – но прочесть ее было можно. Гундлах явно гордился, не скрывая, что даже через пятьдесят лет он все еще может получить отдачу от изобретения Карлсона, – реакция, которую я хорошо понимаю. Даже если вы считаете изготовление копий нудной офисной работой, ксерография на таком допотопном уровне кажется похожей на нечто из другого измерения. И как могли раздражительные руководители из IBM не заинтересоваться показами Карлсона, даже если его материалы были безнадежно сырыми?

Изображение служебной карточки не было закреплено – это была только черная пыль, аккуратно распределенная в нужном порядке на поверхности бумаги. Опасаясь, что тонер может просыпаться на пол, если я ненароком наклоню лист, я обращался с листом так осторожно, как если бы это был диск с шарикоподшипниками. Гундлах забрал у меня лист и помахал им в воздухе, чтобы показать мне, что мое беспокойство было напрасным.