Копия жены по контракту

В груди просыпается нежность, такая мне несвойственная, непривычная. Мне хочется обнять свою маленькую смутьянку и ощутить запах ее волос, услышать дыхание и биение сердца.

Но я себе запрещаю. Рядом со мной нельзя находиться, люди рядом со мной страдают. Я обязан отпустить свою непокорную птичку, чтобы она летала, а не жила в золотой клетке под прицелом моих врагов… Как бы ни было больно, я не имею права слушать голос эгоиста в своей голове. Сделаю хоть раз что-то хорошее.

Шевеление на кровати отвлекает меня от тяжелых дум. Подхватываю с тумбы кружку с водой и подношу ко рту Ланы, присаживаясь рядом с койкой на стул. Он скрипит под моим весом, а я смотрю, как медленно пьет Лана.

Нам сложно встречаться взглядами. Мы с трудом находим общий язык, но глаза говорят за нас. В ее я вижу затравленное выражение, страх, осуждение и безнадежность. Мне интересно, что она видит в моих? Недавно я мечтал придушить ее за измену, за то, что насмехалась надо мной и подрывала авторитет, сейчас эти планы рассыпаются в прах. Беспомощная женщина в постели вызывает лишь жалость и чувство вины.

– Поговорим? – она первая делает шаг навстречу. И я киваю в знак согласия. Без разговоров, как-никак, не обойтись. По крайней мере, нам нужно обсудить дальнейшие планы.

– Я всё еще не верю, что лежу в палате и в безопасности, – признается она, в страхе поглядывая на дверь. Она еще долго будет бояться, знаю. Страх похож на живой сгусток темной материи, от которого не так просто избавиться. Он и сейчас осязаем в этой палате.

– Охрана будет около дверей круглосуточно, – заверяю ее, протягивая руки и обхватывая ее забинтованную ладонь. Отчего-то мне важно показать ей, что покалеченная конечность не вызывает у меня отторжения. Не у меня, как у ее мужа, а просто у человека, который смотрит на руку без пальца.

Лана, несмотря на пережитое, остается собой и явно переживает по поводу внешнего уродства, взращивая масштабы трагедии до небывалых высот. Однажды она устроила скандал и хотела отменить концерт, обнаружив на лице прыщик.

Подавляю усмешку, хотя мне кажется, вспомни я эту историю, она улыбнется, осознав, как сейчас переосмыслила ценности. Но привычка сдерживать свои эмоции не дает мне открыться. Лана стала мне бесконечно далека еще до похищения. Между нами никогда не было истинного брака. И сейчас нет места шуткам и ностальгии.

Просто опускаю глаза и варюсь в своих мыслях.

– Щедрин сойдет с ума, если мы запретим ему осветить информацию в прессе, такой повод! Похищение! – усмехается горько, говоря явно невпопад. Она пытается обойти острые углы, но я знаю, что это всё равно придется сделать.

Придется порезаться о каждый, пока мы не доберемся до финиша. Завуалированно Лана пытается понять, как я собираюсь распорядиться имеющейся информацией.

– Что сказал доктор по поводу твоих связок? Ты сможешь петь? – задаю вопрос на отвлеченную тему, снова тормозя на поворотах. С ребенком всё в порядке, я это знаю, и не хочу говорить о нем. Пока.

– Да, представляешь? – слабая улыбка касается пересохших губ. Роксолана прямо-таки загорается от темы возвращения на сцену. – Я подумала, что… Если голос поменяется, то я смогу и имидж сменить. Кожа, заклепки, туфли на платформе, яркий кислотный макияж, перчатка… Ну, такая, золотая, как у Леди… Ты не знаешь эту певицу, в общем… – закусывает губу и отводит взгляд. – Можно что-то придумать.

Да, мое незнание исполнителей и вообще мира шоу-бизнеса – камень нашего преткновения. Это проявляется во всем и даже сейчас, когда я не понимаю, о ком она говорит. Но в целом понятно: она готова вернуться на сцену.

– Но ты не думай, Рамиль, я не оставлю ребенка на нянек, я не буду бросать его и ездить в концертные туры, как мать-кукушка. Я хочу воспитывать этого ребенка, он же у меня боец, выдержал так много, – она кладет руку себе на живот и поглаживает его, так красноречиво предлагая мне высказаться по поводу ребенка.

– Он же не мой? – спрашиваю с утвердительной интонацией. Дыхание стопорится в горле, страх оказаться отцом превалирует среди эмоций.

И не только потому, что я не хочу связывать себя с Ланой, что сейчас я понимаю отчетливее, чем когда-либо. У меня в голове поселился новый страх – что в моих генах живет насилие, унаследованное от отца.

Имею ли я право передавать кому-то частичку своей крови? Не совершу ли тем самым преступление, породив монстра? Ведь во мне он жил всегда, когда-то дремал, но когда-то поднимал голову и взывал к агрессии. Его нельзя выпускать из клетки.

Вместо ответа Лана всхлипывает, зажав рот рукой. Причина ее слез понятна. Ребенок не увидит настоящего отца, его расстреляли у нее на глазах. Я не в силах даровать ей утешение, я просто жду, пока она справится с эмоциями.

– Что будет с… ним… – почти беззвучно задает она вопрос, прикрывая глаза. – Рамиль, объясни, за что он так со мной? Он же был совершенно нормальным!