Копия жены по контракту

Шагаю в сторону кабинета главного врача, отдав охране распоряжения. Пытаюсь понять, кого мне теперь бояться, какая расстановка сил теперь в городе. Но после предательства собственного отца все враги кажутся мелкими и незначительными. С ними легко расправиться. Одна пуля – и они больше не мешают, а ты занимаешь их место.

С отцом так не поступишь…

На душе паршиво. Ощущение незавершенности гложет, съедает поедом. Столько всего нужно сделать, сколько вопросов решить, но поганая мышца в груди, которая так не хочет подчиняться разуму, сама по себе учащает ритм, только я думаю о Марьяне.

Думаю – и снова себе запрещаю. Я погублю ее, как Лана погубила того мальчишку. Она станет жертвой, уже почти стала. Едва спасли. Она ломает мое привычное каменное безразличие, которым так удобно было прикрываться. Сейчас мне нужно всё мое самообладание, чтобы завершить непростой жизненный этап, мне нельзя поддаваться слабости и позволять себе вторгаться в жизнь этой наивной девчонки.

Дверь кабинета врача открыта, в светлом просторном помещении царит прохлада, вдоль стен высятся стеллажи со стеклянными дверцами, наполненные кипами документов. В широкое окно бьет солнечный свет. Где-то там, в остальном мире, продолжается жизнь. Как ни в чем не бывало.

При виде меня грузный мужчина опускает очки с толстыми стеклами на нос и откладывает документы. За те бабки, что я отваливаю ему регулярно, он мог бы купить себе самые дорогие стекла, но он предпочитает пользоваться старыми и допотопными, обклеенными кое-где медицинским пластырем. Занятная деталь.

– Шалим Вазгенович, – приветствую его и усаживаюсь напротив в широкое кожаное кресло, складываю руки на груди.

Гория какое-то время изучает меня, бегая взглядом по лицу, потом набирает в рот воздуха, как перед прыжком в воду на большую глубину. Понимаю его, нам нужно многое обговорить.

– Так-с, обсудим наших больных, – кивает сам себе и подхватывает со стола папки. – Все необходимые анализы и УЗИ вашей супруге сделаны, беспокоиться не о чем. Палец обрезан грубо, кустарно, явно не врачом, восстановить его уже не удастся, но после родов можно будет поговорить о пересадке. А пока состояние удовлетворительное. Что у мамы, что у плода. Выписать сможем… ну-у… – пожевав губы, смотрит в потолок, размышляя. – Неделя вас устроит?

– Можете не спешить. Я не тороплюсь. Главная моя просьба, чтобы журналисты не узнали о присутствии в больнице моей супруги, – предупреждаю, не вдаваясь в подробности о предстоящем разводе.

– Обижаете, Рамиль, – Гория качает головой, складывая руки и внимательно глядя на меня. Сколько уже таких разговоров между нами случалось, сколько ребят он подлатал, написал нужные заключения, подшаманил их, чтобы ничего не выходило за рамки закона.

Сколько раз он, не задавая вопросов, подчищал за мной, но только в эту минуту я вижу в его глазах осуждение. Подбираюсь, злость поднимает голову. Мне не нужны сейчас лишние разговоры, бесполезные разборки.

Но и Гория знает меня годами, в приятельских отношениях с моим отцом, оттого тема острая, болезненная, как лезвие бритвы на языке.

– Я давно тебя знаю, Рамиль, – переходит на «ты», вдруг отбрасывая сантименты. – Новости смотрю. Обычно не влезаю в твои дела, меня они не касаются, но сейчас что-то из ряда вон выходящее происходит. Нет, криминальные разборки меня не удивляют, я в девяностые и с головами отрезанными сталкивался, обожженные трупы опознавал, пули вытаскивал и операции делал на дому под дулом пистолета… – чешет лысину, вспоминая старые «добрые» времена, а я внимательно слушаю прелюдию к основному вопросу. – Но я хочу знать, сколько мне твоего отца под препаратами держать. Он рискует впасть в кому или получить наркотическую зависимость. Фархад еще крепкий, здоровый мужчина, несмотря на возраст, ему приходится вводить большие дозы, просто конские, чтобы в бессознанке держать, как ты просил…

– Мне нужно психологическое освидетельствование. Чтобы его признали невменяемым и поместили в дурку до конца жизни, – говорю твердо, озвучивая свой план, который четко сформировался у меня в голове, как только я понял, что мой отец не жалеет о содеянном. Мне нужно было во что бы то ни стало заткнуть ему рот, и, к счастью, в этой больнице достаточно средств для достижения этой цели.

– Рамиль… – вздыхает с горечью врач, понуро опустив голову. Ему явно не нравится происходящее, но он понимает, что мы связаны воедино слишком большим количеством тайн, финансовая печать плотно закрывает его рот.

Даю понять молчанием, что не намерен говорить больше сказанного.

– У нас, конечно, второе крыло нуждается в ремонте, да и новый современный аппарат МРТ не помешал бы, – заводит привычную песню, намекая, что ему самому ничего не нужно, но ради блага больницы и пациентов он готов преступить закон.

– Мой отец безумен, вы убедитесь в этом, если будете присутствовать на освидетельствовании. Он живет прошлым и считает, что до сих пор является криминальным авторитетом, похищает и убивает людей.