Корабельная сторона

Свои поступки он научился видеть со стороны. И, удивительное дело, если к ошибочным, неправильным поступкам Ирины он относился более чем терпимо, старался найти им какое-то оправдание, то собственных ошибок не прощал, казня себя яростным презрением и уничижением.

Нет, он не закрывал глаза на несовершенства той, которую одарил своей дружбой и доверием, и все-таки помимо своей воли старался выгородить ее.

Весь цех знал, что Ирина предала Саньку, что она амурничает с рыжим интендантом и что не сегодня-завтра выскочит за него замуж, а Санька получит полную отставку. Конечно, никто и в мыслях не держал, что шестнадцатилетний мальчишка должен на ней немедленно жениться, но ведь и она лишь на год старше его!..

Убедившись в предательстве Ирины, Санька и тут постарался обелить ее, зато старших Заглушко возненавидел. Ведь это они толкнули ее на выгодный брак. «Выгодный брак» — слова-то какие подлые!» — возмущался Санька и удивлялся, что у них в Советской стране есть люди, живущие по дореволюционным обычаям, о которых сам Санька знал только по книжкам.

Урляев с Подзоровым и их сверстники стремительно росли, мужали, мудрели.

Люди научились ко второму году войны малые беды как-то не замечать.

Битва под Сталинградом принимала столь ожесточенный характер, что даже непосвященным в стратегию людям и тем становилось ясно, что именно здесь, на этом боевом рубеже, решается судьба всей войны.

Завод напрягся до последнего предела. Кроме мин и авиабомб он стал выпускать противотанковые «зажигалки» — бутылки с горючей смесью. План вытягивали уже не по́том, а кровью.

Григорий Артамонович Заглушко, укативший в центр решать вопрос об эвакуации машинного парка завода «Октябрь» в Гурьев и Баутино, назад не возвратился. В центре нашли более целесообразным направить высококвалифицированного специалиста в Ташкент. Со дня на день должны были последовать за «стариками» и молодые — проворный интендант и его невеста. Соответствующий приказ о переводе Михаила Константиновича, Муси, уже заполучен. Отъезд оттягивался из-за Ирины.

Сегодня она самолично пожаловала на завод. Когда Заглушко вошла в токарный цех, все взгляды скрестились на ней. Выглядела она, как всегда, очень эффектно. Но на этот раз не красота ее притягивала взгляды ребят и девчат, все с волнением ждали, куда она пойдет и что сделает.

А Ирина, казалось, не замечала никого. Никого… кроме Саньки.

В его широко распахнутых зрачках полыхала радость долгожданного свидания, и нежность, и еще что-то, чего он и сам недопонимал, но это «что-то» было поистине прекрасным, и это прекрасное осветило своим светом лица его товарищей, сделав их нежными и одухотворенными.

Из глаз Ирины брызнули слезы.

— Ты чего? — Санькины губы произнесли этот вопрос беззвучно. Она ответила одними глазами: «Ничего… Это от счастья… Я обрадована встречей с тобой…»

Когда она подошла к его станку, весь цех вздохнул облегченно.

— Сегодня вечером обязательно приходи ко мне, буду ждать.— Ирина только тут осознала, где она и что с ней происходит. На щеках ее проступил румянец смущения.

— Если бы ты всегда была такой! — вырвалось у Саньки.

Эта фраза подействовала на нее, как ушат с ледяной водой. Лицо ее мгновенно преобразилось, приобретя надменное выражение. Он вздрогнул, лицо его стало каменеть, но Ирина снова улыбнулась так беспомощно-доверительно, что он, размякнув, шепнул ей:

— Ты такая… хорошая!..

— Приходи, милый…— ответила она.— От сегодняшней встречи будет зависеть многое…— И, слегка наклонив голову, как бы говоря до свидания, уплыла из железного грохочущего мира туда, где, невзирая на войну, ликуют солнце и цветы!

Предательство Бориса подействовало на отца отрезвляюще. Когда Говоров, узнав от Саньки о болезни Нины Думбадзе, обрушился на Ивана Аркадьевича за то, что тот, не разобравшись, отдал девушку под суд, тот, схватившись руками за голову, поклялся, что промах свой исправит немедленно. «Это все он, мой подлец!.. Дезинформировал!.. Это все он!..» — бормотал убитый горем Иван Аркадьевич. Больше всего ему сейчас хотелось, чтобы Говоров, заместитель секретаря парткома, проникся к нему хотя бы снисходительным сочувствием. Он понимал, что на ближайшем заседании парткома ему выдадут сполна, и потому хотел заручиться поддержкой одного из наиболее авторитетных коммунистов.

Ах, Борька, Борька, сколько же тебя учили мудрым правилам, и все напрасно! А ведь ты был неплохим учеником. И вдруг совершить такую глупость — попер против закона? Ах, Борька, Борька!.. Ты сам собственной своей рукой вычеркнул себя из списков счастливчиков. Что же делать? Кто ему протянет руку помощи в столь трудный час? Григорий Артамонович? Но он далеко, а сейчас дорога каждая секунда. Так кто же? Только он сам! Да, только сам себе!

Ночью он тайком ото всех плакал горько и надрывно.