Корабельная сторона

— Пора, други мои, пора вступать в комсомол… Урляеву пятнадцать в декабре исполнилось, Подзорову — в апреле минет… Все исходные данные, как говорится, за. Готовьтесь!.. Одну из рекомендаций в комсомол дам вам я, другую — директор школы. А хотите — Сергей Николаевич Бородин. Я с ним уже говорил об этом, он согласен… Так как же?

— Семен Иванович!..— У Саньки на глазах выступили слезы радости…— Да мы!.. Да если…— и умолк. Не смог выразить своих чувств и Кимка. Глаза его тоже подернулись предательской дымкой, которая в любую минуту могла пролиться слезами радости. Ребят переполняла гордость за оказанное доверие и благодарность к СИМу и Бородину. Они еще по-настоящему ничего не сделали, а им верят! Да как верят!..

СИМ понял состояние своих питомцев и постарался их успокоить. Он еще раз подтвердил, что они вполне созрели для вступления в Ленинский Союз Молодежи и что он, коммунист Миронов, верит в то, что и Урляев и Подзоров еще проявят себя по-настоящему…

Все последующие дни и недели вплоть до двадцать пятого апреля прошли в неимоверном напряжении. Санька и Кимка выучили наизусть комсомольский устав, ежедневно прочитывали все центральные газеты от корки до корки. И хотя кое-что не совсем понимали, рук не опускали: шли к Семену Ивановичу или к географу, секретарю партийной организации школы, требовали объяснения.

За хлопотами и треволнениями ребята не заметили, как наступила весна: Волга сбросила свои ледяные оковы, ожила, снова вверх и вниз засновали буксиры, баркасы, пассажирские пароходики.

Рухнул ледяной панцирь и на тихой спокойной Воложке, когда маневровый пароходик «Вотяк» пробежался по ней, на радость мелюзге, мечтающей чуть ли не с февраля о купании.

Все это прошло для наших друзей как-то стороной. Лишь двадцать пятого, после того, как общее комсомольское собрание вынесло решение А. Г. Подзорова и К. И. Урляева принять в ряды Ленинского Союза Молодежи, командиры неожиданно для себя обнаружили, что весна уже в полном разгаре, что солнечные лучи веселы и горячи и что пора уже сбрасывать надоевшие пальто.

— Пошли на реку,— предложил Кимка.

— Айда! — подмигнул Санька, взбрыкивая ногами, как молодой козлик. Он все еще находился под впечатлением только что закончившегося торжества.

— А здорово ты, Кимка, им на вопрос об оси Берлин — Рим — Токио отчеканил, что это, мол, союз акулы, спрута и кашалота, решивших установить свое господство во всем мире. Но что стержень, соединяющий их, ненадежен: ударь по нему посильней, и он расколется на три части, и тогда акула слопает спрута, а кашалот постарается закусить акулой… И как тебе все аплодировали!

Кимка горделиво передернул плечами:

— А ты, Сань, разве плохо рассказал об освобождении нашими войсками Западной Украины? Даже по именам назвал командующих, кто проводил эту блестящую операцию…

— Да, пожалуй, неплохо…

— Неплохо?! Не то слово. Отлично отвечал!.. Сань, а может, по этому поводу «ширнем-нырнем, где вынырнем», а?

— Да вроде бы холодновато…

— Па-а-ду-ма-ешь!.. Я в прошлом году начал купальный сезон двадцать восьмого февраля… Рискнем?

Санька развел руками, что означало — не решил еще, не знаю, как поступить. Но на реку отправился.

Чуть повыше заводской бани песчаный берег выгнулся небольшой подковкой. Река здесь образует тихую заводь. Это давным-давно заметили не только мальчишки,— хозяйки облюбовали это место для полоскания белья. По сему поводу заводоуправление дало команду соответствующей службе, и в затончике появился свежевыструганный плот со специальной квадратной прорезью посредине. Из нее можно было черпать воду или тут же прополаскивать белье, но хозяйки почему-то предпочитали орудовать у краешка плота. Так как плотик был на всю новостройку один, а хозяек много, не было такой минуты, когда бы он пустовал. А тут еще мальчишки. Ранний купальный сезон они открыли почему-то именно с этого плотика. Ни ругань, ни просьбы не помогали. Сорванцы, сбросив одежонку на берегу, выскакивали, визжа от восторга, на плот и с разбегу бултыхались в сверкающую на солнце голубоватую воду, по которой, словно сказочные кораблики, скользили тут и там маленькие тающие льдинки.

Вот и сейчас на плоту шла словесная баталия. Две молоденькие домохозяйки с двумя корзинами белья, покоящимися возле их покрасневших, как у гусей, ног, пытались вразумить ватагу юных купальщиков, то и дело сигающих с плотика в реку, чтобы они не баламутили воду. На что те отвечали невразумительным щенячьим визгом да каскадами холодных брызг. Женщины вздрагивали, ежились, ругались и смеялись одновременно.

— Что за шум, а драки нет? — осведомился деловито Соколиным Глаз. Мелюзга притихла. Кимку знали все — и взрослые, и тем более «плотва» — так Кимка пренебрежительно называл мелюзгу. Знали, уважали и побаивались.

— А ну, кыш отсюда! — скомандовал он, не повышая голоса. И мелочь мгновенно испарилась, будто ее и не было.