Корабельные будни офицера 7-го ВМФ

Но все это были только рассуждения и предположения о его характере, до тех пор, пока у меня в руках не оказались записки отца Виталия, Лоза Карпа Игнатьевича. В 1962 году Карп Игнатьевич обрисовал характер Виталия, в посвящении на первой странице своих записок: «… сыну моему Виталию, с высокой интеллектуальностью, с тонкими душевными струнами, быстро поддающимися внешнему раздражению, выводящим из душевного равновесия; такому же, как и я — с мятущейся душой, чутким сердцем, тонкой чувствительностью…». Кто же знает характер сына лучше, чем его отец! Да, обладая таким характером, лейтенант Виталий Карпович Лоза легко вписался в тяжелую службу на торпедных катерах и быстро стал настоящим офицером-катерником. Здесь все было ему по душе.

Молодым лейтенантом, из училища, прибыл Виталий Лоза в 5-ый Отдельный Сахалинский дивизион торпедных катеров в далекую Советскую Гавань. Конечно, у него не было нужных знаний, не хватало опыта и командирских навыков, но было твердое желание — быстрее стать командиром катера! По прибытию в часть лейтенант В.К. Лоза сразу начал готовиться к сдаче на допуск к самостоятельному управлению торпедным катером. Весь зимний период упорно и настойчиво изучал устройство катера и его систем. В учебном классе и на борту, не считаясь с собственным свободным временем, вникал в тонкости и особенности конструкции своего корабля.

После Нового года в Совгавань приехала жена Лида. Виталий сиял от счастья, но действительность оказалась куда суровее — жить было негде. Виталий рассчитывал пожить в комнате кого-либо из женатых сослуживцев, уехавших в отпуск, но на бригаде торпедных катеров офицеры отпуска уже отгуляли.

Вопрос с жильем все-таки решился, здесь же на полуострове Меньшиков — маленькая холодная комната в бараке с «удобствами» на улице, без водопровода.

Воду носили ведрами и наливали в эбонитовый бак отслужившей аккумуляторной батареи, списанной с подводной лодки, стоявший в длинном общем коридоре барака. Воду из бака зачерпывали ковшиком, который плавал тут же в баке. По утрам, вода в баке подмерзала, и приходилось ломать ледок ковшиком.

Виталий, как мог, утеплил окно комнаты: законопатил щели, засыпал опилками пространство между рамами — до стекла, заклеил бумажными полосками стыки рамы и оконных створок, но все равно комната оставалась сырой и холодной. Таким было их первое семейное жилье.

…Только распаковали чемоданы, как Виталия срочно вызвали на службу. Лида стояла посреди пустой комнаты… Постучавшись, вошли два матроса, принесли железную кровать, матрац и завернутые в наволочку подушки с «солдатскими» одеялами. Лида села на эту жесткую армейскую кровать и заплакала. Заплакала горько — навзрыд. Плакала не только от того, что жилье было никудышное. Плакала и от того, что оказалась за десять тысяч километров от родного дома, что рядом не было мамы, не было подруг… Все казалось ей чужим и враждебным…, и сама Совгавань с ее деревянными домами-бараками, с досками мостков вместо тротуаров, с разбитыми дорогами, с неустроенностью жизни и быта, показалась Лиде в тот момент серой и скучной…. Ей страшно захотелось обратно домой — в Кременчуг.

Даже спустя годы, узнав, что им предстоит служба в Совгавани, многие офицеры разочаровано вздыхали. Жена флотского офицера Ирина Живописцева в своих воспоминаниях, напечатанных в сборнике «Жены и Океан» составленном Т.В. Акуловой-Конецкой, писала о своих первых впечатлениях по приезду в Совгавань, следующее:

«…Лечу в Советскую Гавань (бывшую Императорскую) О ней, среди моряков, ходили не очень добрые слухи… После Владивостока — это дыра, а около нее дыра поменьше — поселок «Заветы Ильича» …Бухта Постовая аппендиксом врезается в сушу. На высоком берегу идут две параллельные улицы…. Между ними редколесье и пустыри, через которые жителями протоптаны произвольные дорожки. «Проезжие» дороги поселка, представляли грунтовки, на которые самосвалы вываливали каменные глыбы, которые под собственной тяжестью и под тяжестью проезжавших по ним машин со временем уходили в раскисший глинистый грунт. Ближайшие поселки — Желдорбат, Меньшиково и большой порт Ванино, известный лагерями заключенных, которых по этапу переправляли дальше на Сахалин. Все в сопках и лесах».

Что-то подобное чувствовала, наверное, и Лидочка Лоза в первые свои дни в Совгавани. Ей было уныло, одиноко и тоскливо… Но постепенно быт наладился. В комнате появилась этажерка, вещи переместились из чемоданов в платяной шкаф — стало уютнее. Потом они переехали в сухую, теплую комнату и жить стало веселее.

Год спустя, в одном из писем Лиде в Кременчуг, Виталий вспоминал о начале их семейной жизни на полуострове Меньшиков: