Корабль Его Величества «Улисс»

В нижних помещениях корабля царил невообразимый хаос. Дверцы шкафов в жилых кубриках были сорваны, все содержимое их валялось на палубе. Столы и стулья оказались перевернутыми. Книги, посуду и прочую утварь разбросало по углам помещений. Люди (их были сотни) кричали, ругались. Некоторые пытались подняться, но тут же снова падали. Корабельный врач Брукс, лейтенант Николас и судовой священник трудились в поте лица. В лазарет то и дело приносили новых раненых. Так продолжалось всю ночь. Лазарет превратился в настоящий походный госпиталь. Ссадины, порезы, вывихи, сотрясения и переломы — все пришлось повидать измученным врачам этой ночью. К счастью, серьезных травм было немного, и через три часа в лазарете осталось только девять моряков, в их числе Ферри с двойным переломом руки. Райли и его товарищей бунтовщиков, несмотря на отчаянные протесты, выписали из лазарета, чтобы обеспечить возможность оказания помощи тяжелораненым.

Примерно в двадцать три тридцать Николаса вызвали для оказания помощи Карпентеру. Падая и вновь поднимаясь на ноги, Николас с трудом добрался до каюты штурмана. Тот, видимо, испытывал дикую боль. Осмотрев его, Николас увидел зияющую рваную рану на лбу, распухшую в лодыжке ногу. Травмы были серьезными, но не такими опасными, как могло показаться при взгляде на мученическое лицо Карпентера. Николас улыбнулся и тихо спросил:

— Ну, Гораций, что с тобой? Снова пьянствовал?

Карпентер застонал:

— Спина, Джонни. — Он лег на живот. — Посмотри, пожалуйста.

Выражение лица Николаса резко изменилось.

— Как же я могу посмотреть, если на тебе этот неуклюжий костюм? — с раздражением спросил он.

— Меня бросило прямо на прожекторы, а там, знаешь, торчащие ручки управления и тому подобное. Ну а как костюм? Порван?

— Иди к черту!

Удивленный поведением друга, Николас опустился на стул рядом с койкой Карпентера.

Карпентер с надеждой посмотрел на Николаса.

— Значит, все в порядке?

— Конечно. И если тебе нужен был портной, то почему же ты…

— Хватит, — Карпентер резко поднялся и сел на край койки. — И для тебя есть работа. Он потрогал кровоточащую рану на лбу. — Зашей вот тут и не теряй времени. Такой человек, как я, нужен на мостике… Ведь только я могу сказать, где мы сейчас находимся.

Николас начал накладывать на рану швы.

— А где же мы все-таки находимся?

— Не знаю, — признался Карпентер. — Поэтому и надо тебе спешить.

Самый коварный удар морская стихия нанесла кормовой части корабля. Буквально за несколько секунд серией мощных взрывов корму «Улисса» подбросило чуть ли не выше поверхности моря. В кормовых кубриках людей охватила паника. Все помещения за кормовым машинным отделением остались без света. Гонимые воплями: «Торпеды!», «Мины!», «Тонем!», до изнеможения усталые, раненые, страдающие от морской болезни, люди в отчаянии устремились к дверям и люкам, скованным морозом. Повсюду замигали карманные фонари, освещая скудным светом искаженные от ужаса лица людей, сбившихся в небольшие группы и пытавшихся пробиться к выходу. Чем бы все это кончилось, трудно сказать… Вдруг в этот момент раздался чей-то грубый, но решительный голос. Это был Ралстон. Около девяти часов по приказу командира его освободили из-под ареста: при такой сильной качке оставлять людей в карцерах, находящихся в форпике корабля, было бы преступно. И все же Хастингс с неохотой выполнил приказ Вэллери.

«Это же наши глубинные бомбы! Слышите, вы, дурачье! Наши глубинные бомбы! — Но не столько сами эти слова, сколько их горький сарказм вырвал людей из панического состояния, заставил их остановиться. — Это наши глубинные бомбы! Их смыло волной за борт!»

Ралстон был прав. Все глубинные бомбы оказались за бортом от удара внезапно набежавшей волны. Из-за чьей-то оплошности бомбы, установленные для взрыва на малой глубине, хранились в таком состоянии с тех пор, как их намеревались использовать против немецкой подводной лодки-малютки в Скапа-Флоу. Бомбы разорвались почти под самой кормой корабля, но повреждения оказались небольшими.

Если те, кто находился во внутренних помещениях корабля, испытывали физические страдания, подвергались опасности, то для небольшой группы офицеров, старшин и матросов, работавших на мостике, пребывание там было сущим кошмаром.

Температура воздуха снизилась до двадцати двух градусов ниже нуля. Людям приходилось, конечно, жить и работать на открытой местности и при более низких температурах. Необычным и редко доступным сознанию людей является тот факт, что при температуре ниже нуля увеличение скорости ветра на одну милю в час равнозначно понижению температуры на один градус. Не раз в ту ночь анемометр фиксировал скорость ветра свыше ста двадцати пяти миль в час. Подолгу скорость ветра удерживалась на уровне ста миль в час, а это фактически означало, что люди на мостике корабля подвергались суровому воздействию температуры более ста градусов мороза.