Когда «Улисс» проходил между двумя кильватерными колоннами конвоя, матросы высыпали на палубы судов и с любопытством разглядывали крейсер, благодаря бога за то, что им не пришлось испытать тот шторм, через который прошел «Улисс». Корабль действительно представлял собой странное зрелище: мачта сломана, спасательные шлюпки и плотики сорваны. В свете утреннего солнца «Улисс» блестел, как кристалл: ветер смел с него весь снег, очистил и до блеска отшлифовал толстый слой льда, покрывавший палубу корабля. На обоих бортах в носовой части и перед мостиком виднелись огромные темно-бурые пятна — следы шторма, который в ту длинную ночь точно струей песка стер маскировочную и основную окраску, обнажив красную суриковую грунтовку.
Охранение конвоя, состоящее из американских кораблей, было небольшим: тяжелый крейсер с разведывательным гидросамолетом на борту, два эсминца и два вспомогательных фрегата береговой охраны. Это небольшое охранение было вполне достаточным — необходимость в эскортных авианосцах (хотя эти корабли часто сопровождали конвои в Атлантике) отсутствовала, ибо немецкая авиация не могла действовать так далеко на западе, а немецкие подводные лодки в последние месяцы перешли в районы севернее и восточнее Исландии, где они находились ближе к своим базам и могли легко перехватывать конвои, идущие в Мурманск.
Транспорты, американские корабли охранения и «Улисс» шли вместе курсом ост-норд-ост до вечера, когда на горизонте показался коробчатообразный силуэт конвойного авианосца. Полчаса спустя, в шестнадцать ноль-ноль, американские корабли сбавили ход, пропустили конвой и «Улисс» вперед, развернулись и легли на обратный курс, просигналив пожелания счастливого плавания. На «Улиссе» люди восприняли уход американских кораблей с двойственным чувством. Они знали, что корабли эти должны вернуться, что следующий конвой уже формируется в заливе Св. Лаврентия. Моряки на «Улиссе» не испытывали ни чувства зависти, ни раздражения, чего можно было ожидать от изнуренных тяготами войны моряков, еще несколько недель назад так злобно реагировавших на все превратности судьбы. Вместо этого наблюдалась бездумная готовность воспринимать происходящее как оно есть, отчаянная бравада и безликая гордость, скрываемая красноречивыми жестами недовольства и необузданной бранью.
Четырнадцатая эскортная группа конвойных авианосцев — или, вернее, то, что от нее осталось — находилась теперь на расстоянии двух миль от конвоя. Тиндэл, выйдя на мостик, крепко выругался, когда заметил, что среди кораблей недостает авианосца и тральщика. На «Стирлинг» передали гневный запрос, почему командир корабля не выполнил приказа и где находятся отсутствующие корабли.
Замигал ответный семафор. Тиндэл угрюмо выслушал Бентли, зачитавшего текст ответа. На авианосце «Рестлер» прошлой ночью вышел из строя руль. Даже за мысом Ланганес шторм около полуночи усилился, подул сильный северный ветер. Несмотря на наличие двух винтов, «Рестлер» почти полностью потерял управление и, пытаясь в условиях нулевой видимости удерживаться на месте, продвинулся вперед слишком много и сел на мель у банки Вейль во время наивысшей точки прилива. Корабль все еще сидел на мели, а тральщик «Игер» дежурил около него, когда остальные корабли вскоре после рассвета ушли на соединение с «Улиссом».
В течение нескольких минут Тиндэл сидел молча, потом продиктовал текст радиограммы на «Рестлер», но, поразмыслив, стоит ли нарушать радиомолчание, отказался от своего первоначального намерения и решил, что нужно самому все посмотреть. Ведь до «Рестлера» было всего три часа ходу. Тиндэл распорядился передать на «Стирлинг» капитану 1 ранга Джефферису: «Примите командование эскортной группой. Вернусь утром». Затем адмирал приказал Вэллери идти обратно к мысу Ланганес.
Вэллери кивнул и отдал необходимые распоряжения. Он был очень расстроен и озабочен, но всеми силами старался скрыть свои чувства. Меньше всего он волновался за себя, хотя хорошо знал, что тяжело болен, но никому не признавался в этом. В душе он был тронут той готовностью, с которой подчиненные ему офицеры старались облегчить ему работу.