Корабль Иштар

Вот она перед ним, знакомая комната в том, привычном, мире!

Корабль переливался, мерцая, но Кентон видел его будто сквозь туман, сквозь какую-то огненную дымку. В таком же светящемся тумане сверкало большое зеркало. Бесконечно маленькие бесчисленные мерцающие частички отделяли Кентона от комнаты.

А сам он оставался в этом незнакомом мире!

Дрожащая туманная дымка окутывала комнату, размывая все очертания, то рассеиваясь, то вновь сгущалась.

Не веря своим глазам, Кентон смотрел на комнату, и сердце его сжимало холодное отчаяние; вдруг он почувствовал, что держит в руке легкую шелковую ткань, которая внезапно опять превратилась в твердый металл; мерцающая дымка рассеивалась, и ткань ускользала из рук, но вновь отвердевала, когда туман окутывал комнату.

Комната то появлялась, то опять исчезала, а очертания корабля проступали все яснее, он светился ярким светом и звал Кентона, притягивал его!

24. Боги и желание человека

Кентон собрался с силами; он крепко держал шторы и сосредоточил всю свою волю, чтобы не дать им превратиться в мираж. Они удерживали Кентона здесь, в этом волшебном мире.

Какая-то сила, мощная, как морской прибой, толкала его вперед каждый раз, когда металл в его руках превращался в шелк, и смутные очертания комнаты обретали плоть. Кентон ясно видел все ее предметы — большое зеркало, бюро, диван, пятна крови на полу.

Комната появлялась и вновь исчезала в дымке, но корабль сиял постоянным ровным светом, казалось, чего-то выжидая.

Внезапно Кентон воспарил над комнатой: под ним на полу старинный китайский коврик, вроде бы совсем рядом, и в то же время бесконечно далеко. До слуха Кентона донеслись звуки пронзительных космических ветров!

В этот миг Кентон понял, что сияющая игрушка неодолимо притягивает его!

Что-то поднималось навстречу Кентону с темной палубы корабля — тянуло, тянуло Кентона к себе!

Черная палуба приближалась, и сила ее притяжения росла...

— Иштар! — взмолился Кентон, не спуская глаз с розовой каюты. — Иштар!

Ему показалось, что каюта вспыхнула, озарившись внезапным светом.

Комната растаяла, в руках он ощущал твердый металл. Кентон опять стоял на пороге Дома Бога Луны.

Комната появлялась вновь — один, два, три раза, но с каждым разом ее очертания были все более призрачны. И каждый раз Кентон сосредоточивал всю свою волю: закрыв глаза, он отгонял видение.

И он победил. Комната исчезла, исчезла совсем. Чары были разрушены, тонкие нити оборваны.

Колени Кентона дрожали, он все еще не выпускал из рук штору. Наконец, придя в себя, он решительно отодвинул завесу.

Перед ним был огромный зал, залитый туманным серебристым светом; свет казался осязаемым, будто сотканным из мерцающих нитей. Свечение этих сплетающихся нитей придавало залу бесконечность, казалось, впереди открываются неизмеримые расстояния. Кентону почудилось, что внутри этой паутины он заметил какое-то движение — призрачные тени то появлялись, то исчезали, их невозможно было рассмотреть. Какая-то тень медленно двигалась к Кентону из глубины зала. Когда она приблизилась, Кентон увидел мужчину, одетого в короткий золотой плащ, пронизанный алыми нитями. На голове у мужчины был золотой шлем, в руке — золотой меч; он шел склонив голову, с трудом, казалось, сопротивляясь какой-то силе.

Это был Жрец Бела, облаченный в одежды своего бога!

Не дыша, Кентон наблюдал за ним. В глазах, так похожих на его собственные, темным огнем светился ужас, и все же в них были неукротимая воля и стремление к цели. Бледные губы были плотно сжаты. Но Кентон чувствовал, что дрожь пронизывает тело и темную душу жреца. Он понимал, что ужасы этого мира для его незнакомого двойника были реальны, тогда как для него самого они являлись всего лишь призраками.

Жрец прошел мимо, и Кентон, подождав, пока он скроется в мерцающей дымке, вошел в зал и последовал за ним.

Вдруг Кентон услышал голос, спокойный и бесстрастный, как тот, что поднял его с каменной скамьи; так же, как и тогда, этот голос был не снаружи и не в нем самом. Казалось, он доносится из каких-то бесконечных пространств...

Это был голос Набу, Бога мудрости!

Слушая его, Кентон ощущал себя не одним человеком, а одновременно тремя: первый — тот, что шел за жрецом и мог последовать за ним куда угодно, чтобы найти Шаран; второй — тот, кого некие неведомые нити связывали со жрецом, с его душой, он видел, слышал, чувствовал и испытывал страх, как и этот человек; и третий — спокойно и бесстрастно внимавший холодным словам Набу и отстраненно смотревший на картины, проходившие перед ним.

— Дом Сина! — объявил голос. — Главного из всех богов! Наннара! Прародителя богов и людей! Повелителя Луны! Повелителя Яркого Месяца! Великого Обладателя Рогов! Вершителя судьбы! Саморож-денного! Дом его — самый первый, и цвет его — серебро!