Корабль Иштар

Кентон подошел к краю площадки и посмотрел вниз; он взошел так высоко, что храм Бела показался ему всего лишь золотистым пятном — как будто он стоял на вершине высокой горы, а перед. ним расстилалась окутанная туманом долина, и первые лучи солнца только что коснулись ее.

Последняя ступень лестницы представляла собой площадку шириной шесть и длиной около десяти футов. Отсюда открывалась какая-то дверь, узкий проход, в который едва ли могли войти двое. Дверь вела в зал, тонувший в тумане.

Стоя на этой площадке, один человек мог сражаться с бесчисленным войском.

Дверной проем скрывала штора из литого золота, такая же тяжелая, как и та, что висела у входа в Серебряный Дом Бога Луны. Невольно Кентон отдернул руку — он вспомнил, что открылось перед ним, когда он раздвинул те серебристые занавеси. И все же, поборов нерешительность, он слегка отодвинул штору.

Перед ним был четырехугольный зал, весь заполненный яркими, трепещущими вспышками молний. Он шел именно сюда — это и было место отдыха Бела, где находилась его любимая, вся во власти своих грез.

Кентон увидел жреца: тот притаился у дальней стены и не спускал восхищенных глаз с женщины, закутанной во все белое; вытянув вперед руки, она стояла около окна. В прозрачный хрусталь этого окна хлестал дож’дь и бился ветер. Обмакнув тысячи кистей в радужное пламя, молнии расписывали стены.

Здесь стояли стол, два золотых стула и массивное деревянное ложе, украшенное слоновой костью, а рядом — широкая пузатая жаровня и курильница в форме больших песочных часов. В жаровне билось высокое желтое пламя. На столе в янтарных блюдах лежали маленькие лепешки шафранного цвета и стояли золотые кувшины с вином. По стенам висели лампы, рядом с каждой стоял сосуд с ароматным маслом.

Притаившись, Кентон ждал. Подобно грозовой туче, вокруг сгущалась опасность — это Кланет мешал в котле свое колдовское варево. Он был вынужден ждать — прежде, чем разбудить Шаран, ему предстояло постигнуть всю глубину ее сна, понять до конца мир грез, в котором блуждал ее разум. Так сказал ему голубой жрец.

Кентон услышал голос Шаран:

— Кто видел биение его крыльев? Кто слышал его шаги, подобные стуку колесниц, отправляющихся в битву? Кто из женщин смотрел в его глаза?

Зал озарила яркая вспышка; казалось, прямо над головой раздался удар грома. Когда ослепление прошло, Кентон увидел, что Шаран, закрыв лицо руками, медленно отходила от окна.

На ее месте в ореоле трепещущего сияния стояла огромная фигура, вся в ослепительном золоте. Она была подобна богу!

Сам Бел-Меродах, спустившись с боевого коня грозы, стоял здесь, а вокруг полыхали его молнии!

Кентона охватил благоговейный ужас, но внезапно он понял, что перед ним — жрец Бела в похищенных одеяниях своего бога.

Шаран медленно отняла руки от лица, так же медленно опустила их, не сводя взгляда с сияющей фигуры. Она наклонилась, чтобы встать на колени, но потом гордо поднялась; огромными зелеными глазами, полными грез, она всматривалась в сокрытое шлемом лицо.

— Бел! — прошептала она. — Повелитель Бел!

— О прекрасная, кого ты ждешь? — заговорил жрец.

— Только тебя, Повелитель Молний! — ответила она.

— Но почему ты ждешь меня? — спросил жрец, не сходя с места. Услышав это, приготовившийся к прыжку Кентон замер. Что задумал жрец Бела, почему он так медлил?

Шаран заговорила — растерянно, немного стыдливо:

— Это твой дом, Бел. Разве не должна здесь быть женщина, которая бы ждала тебя? Я — дочь короля, и я уже давно жду тебя!

— Ты прекрасна! — ответил жрец, не спуская с нее горящих глаз. — Многие, должно быть, говорили тебе это. Но ведь я — бог!

— Я — прекраснейшая из всех принцесс Вавилона. А кто, как не прекраснейшая, должна ждать тебя в твоем доме? Я — лучшая из всех... — страстно говорила Шаран.

— Скажи, принцесса, — спросил ее жрец, — что было с теми, кто называл тебя прекрасной? Скажи, твоя красота убивала их, как быстрый сладкий яд?

— Разве я думала о них? — дрожа, проговорила Шаран.

— Но многие, наверное, думали о тебе, — ответил он сурово. — А яд, пусть даже быстрый и сладкий, все равно причиняет боль. Я — бог, но я знаю это!

Наступило молчание, потом жрец коротко спросил:

— Как ты ждала меня?

— Я подливала масло в лампы, — ответила она, — я приносила лепешки и ставила на стол вино для тебя. Я была твоей служанкой.

— Многие женщины делали то же самое для простых смертных, дочь короля, — ответил жрец, — но я — бог!

— Я— самая прекрасная, — тихо сказала она. — Принцы и короли пылали страстью ко мне. Смотри, о Великий!

Радужные вспышки молний ласкали серебристые очертания ее тела, скрытого лишь облаком распущенных золотых волос.

Жрец весь подался вперед. Ужаснувшись при мысли о том, что эту красоту будет держать в руках другой, Кентон рванулся к обманщику, но на полпути остановился: понимание, даже сострадание к жрецу удержали его.

Перед ним была обнаженная человеческая душа, и Кентон понял, что, окажись он на месте жреца, он бы чувствовал то же.

— Нет! — воскликнул жрец Бела, срывая золотой шлем своего бога, отбрасывая меч, расстегивая его плащ...