Корабль Иштар

— Нет! Ни одного поцелуя Белу! Ни одного удара сердца для Бела! Что, думаешь, я буду помогать Белу? Нет! Ты будешь целовать человека — меня! Человеческое сердце будет биться рядом с твоим — кос сердце! Я, я — а не бог — буду владеть тобой!

Схватив Шаран, он прижал к ее рту свои горячие губы.

Кентон был уже рядом.

Обхватив рукой подбородок жреца, он рванул его голову назад. Хрустнула кость. На Кентона смотрели выпученные глаза жреца, его руки отпустили Шаран, он попытался ударить Кентона, вырваться из его цепкой хватки, но неожиданно перестал сопротивляться, и выражение слепой ярости на его лице сменилось ужасом. Он увидел лицо Кентона — свое собственное лицо!

Его собственное лицо смотрело на него, угрожая смертью!

Бог, которого он предал, которому бросил вызов, отомстил ему! Кентон так ясно понимал его мысли, как будто они были высказаны вслух. Чуть приподняв жреца, он размахнулся и швырнул его о стену. Раздался удар, тело упало и забилось в судорогах.

Дрожащими руками подобрав свои одежды, Шаран, сжавшись, сидела на краю ложа. Глаза ее жадно смотрели на Кентона, в них появилась растерянность, смущение, и он почувствовал, что где-то глубоко в ее сознании начинает просыпаться воля, опутанная паутиной грез.

Любовь и жалость к Шаран переполняли душу Кентона, но в этом чувстве не было страсти; в данный момент она была для него всего лишь ребенком, растерянным, испуганным, покинутым.

— Шаран! — прошептал Кентон, обнимая ее. — Шаран, любимая! Любимая, проснись!

Он целовал ее холодные губы, испуганные глаза.

— Кентон! — проговорила она. — Кентон! Да... я помню... ты был моим господином... давно... так давно! — она говорила так тихо, что Кентон едва мог расслышать.

— Проснись, Шаран! — воскликнул он и опять прижался к ней губами. И ее теплые губы ответили!

— Кентон! — прошептала она. — Мой дорогой повелитель!

Она откинулась назад и крепко сжала пальцами его руки; в ее глазах рассеивалась пелена грез, — так с появлением солнца рассеиваются грозовые тучи, Дымка сна рассеивалась и опять сгущалась в ее глазах, вновь рассеивалась и превращалась в легкое тающее облачко.

— Любимый! — воскликнула Шаран, наконец-то освободившись от своих грез, обвивая шею Кентона и прижимаясь к его щеке горячими губами. — Любимый мой! Кентон!

— Шаран! Шаран! — шептал он, все глубже погружаясь в облако ее волос, целуя ее лицо, шею, грудь.

— Где же ты был, Кентон? — спросила она, всхлипывая. — Что они сделали со мной? Где корабль? И где мы теперь? Но это все равно, ведь ты рядом!

— Шаран, Шаран! Любимая! — прижавшись к ней губами, Кентон ничего больше не мог произнести.

Сильные руки сдавили ему горло, у него перехватило дыхание. Кентон увидел перед собой обезумевший взгляд жреца Бела. Думая, что жрец уже мертв, он ошибся.

Оттолкнув его ногой, Кентон попытался встать. Жрец упал, увлекая Кентона за собой. Его хватка немного ослабла, и Кентон сумел разжать душившие его пальцы. Змеей жрец скользнул вниз, отбросил Кентона и вскочил на ноги. Столь же быстро вскочил и Кентон. Он не успел вынуть меч; жрец опять напал на него, одной рукой зажав правую руку Кентона, а другой потянувшись к его горлу, одновременно удерживая локтем его левую руку.

Откуда-то снизу, заглушая биение крови в ушах, до Кентона донеслись другие звуки, наполненные призывом и угрозой, как будто стучало встревоженное и разгневанное сердце самого бога!

Далеко внизу эти же звуки слышал Гиги, поднимаясь по веревке с наружной стороны лестницы; с бешеной скоростью он взбирался вверх, а за ним так же быстро поднимались Зубран и викинг.

— Осторожнее! — тихо предупредил Сигурд, увлекая друзей к самому краю стены. — Молитесь Тору, чтобы часовые ничего не услышали! Идем быстрее!

Прижимаясь к стене, они обогнули серебряную террасу Сина, Лунного Бога. Молнии сверкать перестали, но дождь лил сплошной стеной. Выл ветер. Лестница превратилась в бушующий поток глубиной почти по колено. Непроглядная тьма окутала все вокруг.

Но они шли — навстречу дождю и ветру, навстречу мощному потоку.

Высоко в Приюте Бела по огромному залу катались, крепко сцепившись, Кентон и жрец. Сжимая в ладонях меч, украденный жрецом, вокруг них, едва переводя дыхание, кружила Шаран, примеривавшаяся для удара, но все не решавшаяся — так тесно сплелись дравшиеся, так быстро мелькала перед ней то одна спина, то другая.

— Шаламу! Шаламу! — У золотой шторы стояла танцовщица; любовь, раскаяние и отчаяние привели ее сюда через все ужасы тайных святилищ. Бледная, дрожащая, она не выпускала из рук штору.

— Шаламу! — пронзительно закричала она. — Они идут за тобой! Их ведет жрец Нергала!

Нараду видела спину жреца, лицо же Кентона было обращено прямо к ней. Жрец наклонил голову, стараясь достать зубами шею Кентона, разорвать его артерии; он не слышал Нараду, он был глух и слеп ко всему, в нем жила только жажда крови.

Увидев лицо Кентона, освещенное неровным светом жаровни, Нарада приняла его за своего возлюбленного.

Шаран не успела сделать и шага, а она уже бросилась вперед.

По самую рукоять она вонзила свой кинжал в спину жреца Бела!