Вокруг не было уже ни души. Ни полицейского, ни даже сторожа. В этих огромных крепостях капитала, я знал, сторожа были. Я мешкал около каждого угла, предоставляя скрывавшимся в засаде бесчисленные возможности выйти навстречу, невидимому стать видимым. Но по-прежнему вокруг не было ни души — и по-прежнему за мной неотрывно следили.
Достигнув конца Бродвея, я уже в полном разочаровании оглядел безлюдный Баттери-парк. Я добрел до набережной Харбор Уолл и сел на скамью. К Лонг-Айленду скользил паром, похожий на огромного золотого водяного жука. Полная луна проливала на волны ручейки мерцающего серебряного огня, Было очень тихо, так тихо, что я смог различить звон колоколов Тринити, бивших вдалеке девять часов.
— У вас спичек не найдется? — неожиданно раздался приятный голос. И я испуганно осознал, что рядом со мной на скамье сидел человек. Странно: я не слыхал ничьих шагов. Когда пламя взметнулось к его сигарете, я разглядел темное, гладко выбритое, аскетическое лицо, мягкий рот, доброжелательные глаза, чуть усталые — ни дать ни взять от занятий. Изящная, хорошо ухоженная рука, державшая спичку, казалась необычайно сильной — рука хирурга или скульптора. Наверняка ученый, решил я. Его одежда — плащ с капюшоном, мягкая темная шляпа — как будто подтверждала эту мысль. Тем не менее в широких плечах, скрытых плащом, опять-таки угадывалась необыкновенная сила.
— Прекрасная ночь, сэр, — он отбросил прочь спичку. — Просто созданная для приключений. А сзади нас город, в котором возможно все, что угодно.
Тут я присмотрелся к нему внимательнее. Это замечание показалось мне странным; я ведь действительно бродил этой ночью в поисках неизвестно каких приключений. Ну и что? Я стал слишком подозрителен. Откуда ему знать, что привело меня в это тихое место? Да и слишком благожелательное у него было лицо, слишком спокойные глаза. Просто ученый, заглянувший в тихий парк отдохнуть.
— Вон там паром, — он вытянул руку, по-видимому не замечая моего испытующего взгляда. — Это корабль возможных приключений. На нем безгласные Александры, бесславные Цезари и Наполеоны... недоделанные Язоны. Каждый из них мог бы найти свое Золотое Руно, если бы им не мешало какое-нибудь «но»... А несовершенным Еленам и Клеопатрам не хватает самой малости, чтобы вдохновить их на великие деяния.
— Какое счастье, что они несовершенны, — засмеялся я. — Да эти Наполеоны, Цезари и Клеопатры мигом вцепились бы друг другу в глотки и, пожалуй, подожгли бы весь мир!
— Нет, никогда, — ответил он очень серьезно. — Нет, если бы их направляли Воля и Разум более могущественные, чем у всех них, вместе взятых. Разум, способный предначертать, и Воля, способная заставить их выполнять эти предначертания.
— Но в результате, сэр, — возразил я, — получатся не суперпираты, суперкуртизанки и суперворы, а суперрабы.
— Рабства было бы меньше, чем в любую иную эпоху, — ответил он. — Персонажи, которых я привел в пример, всегда были под контролем Судьбы... или Бога, если вам так больше нравится. Воля и Разум, которые я имел в виду, будь они вложены в человеческий мозг, извлекли бы пользу из ошибок слепой Судьбы — или Бога, которому, если он существует, приходится наблюдать за таким количеством постоянно изменяющихся миров, что вряд ли он может уделить хотя бы минутное внимание отдельному человеку из бесчисленного множества, копошащегося в этих мирах. Разум, о котором я говорил, в полной мере использовал бы способности своих слуг, а не истощал их попусту. Он всегда вознаграждал бы их по заслугам, а если наказывал — так справедливо. Он не разбрасывал бы тысячи семян в надежде, что хотя бы горстка из них попадет на благодатную почву и прорастет. Он выбрал бы эти горстки и позаботился о том, чтобы они попали на благодатную почву и чтобы ничего не помешало их росту.
— Такой Разум должен был бы быть могущественнее Судьбы или, если ВАМ так больше нравится, Бога, — заметил я. — Я повторяю еще раз: мне все это кажется просто суперрабством. И какое счастье для всего мира, что подобного Разума не существует.
Он затянулся дымом и задумчиво произнес:
— Видите ли, он все-таки существует.
— Да? — Я уставился на него, пытаясь понять, не шутка ли это. — Ну и где же он?
— Это, — невозмутимо ответил он, — вы скоро увидите, мистер Киркхем.
— Вы знаете меня! — На какое-то мгновение мне показалось, что я ослышался.
— И очень хорошо, — ответил он. — А Разум, в существовании которого вы сомневаетесь, знает о вас абсолютно все. И он призывает вас! Пойдемте, Киркхем! Пора.
— Минуточку. — Высокомерие, прозвучавшее в его голосе, разозлило меня. — Ни вы, ни тот, кто послал вас, кто бы вы там ни были, не знаете меня так хорошо, как вам, по-видимому, кажется. Должен вам сказать, что я никуда не хожу, если не знаю, куда именно нужно идти. И с кем мне встречаться, я тоже сам решаю. Так что скажите-ка мне, куда вы хотите пойти со мной, с кем я должен встретиться и почему. А потом я решу, принимать мне или не принимать этот ваш... призыв.