Он посмотрел на защитника, отца Венцеслао да Уговицца, но тот даже не слушал речь свидетельницы. Похоже, ему не было дела ни до процесса, ни до судьбы Джудитты.
– Проклятый мерзавец, да сразит тебя Хашем молнией своею!
– Так вот, – продолжила Бенедетта. – Боль была настолько острой, что я с воплями упала на землю, начала извиваться… точно
Женщины в зале испуганно зажали рты ладонями, прижимаясь к своим мужьям. Матери закрыли детям уши, чтобы малыши не слушали такие страшные истории.
– А потом я, словно
В зале воцарилась гробовая тишина.
– И изо рта у меня хлынула кровь, – произнесла Бенедетта.
Меркурио повернулся к Джудитте. Девушка плакала, потрясенно качая головой, словно собиралась возразить против этой чудовищной лжи.
Меркурио знал, о чем сейчас думает его возлюбленная: в ее смерти будет повинна и любовь, и ненависть. Ее сожгут живьем из-за того, что Бенедетта ненавидит ее за любовь Меркурио.
Амадео в притворном ужасе покачал головой.
– То, что вы рассказываете нам, богобоязненная девица, ужасно. Чудовищно. Но какое это имеет отношение к нашему процессу? Вы думаете, ваш недуг и это кошмарное происшествие как-то связаны с платьем, которое вы тогда носили? У вас есть доказательства?
– Все это ложь! – вдруг крикнула Джудитта. Голос девушки срывался от отчаяния.
– Молчите, – осадил ее патриарх. – У вас есть защитник, который должен высказаться за вас!
«А ты уверен, что этот защитник будет держать рот на замке, верно? – подумал Меркурио. – Вы можете делать все, что вам вздумается, потому что никто не станет противоречить вам!» Он оглянулся и понял, что людей, как и обычно, нисколько не интересует несправедливость, если она не касается их лично.
– Итак, вы обнаружили связь?
– Как я могла бы, инквизитор? – с притворно-наивным видом ответила Бенедетта. – О таком я не подумала. Мне пришли на помощь, и когда я сорвала платье с тела, мне сразу стало легче. Но я не связала платье с тем событием. Я не подумала о ведовстве даже тогда, когда одна знакомая сказала, мол, в моем платье было зашито окровавленное вороново перо. И уж конечно я не подумала, что таинственные волдыри на моей спине, точно от ожогов, вызваны чарами!
– Так значит, вы пребывали в неведении… – Амадео обвел взглядом толпу. – Сатана искусен и коварен, он умеет путать людям мысли, затуманивать наш рассудок.
– Да, я пребывала в неведении, когда несколько дней спустя вновь надела платье… этой ведьмы. – В голосе Бенедетты слышалась злость. – И я ничего не заподозрила даже тогда, когда мне стало хуже. В конце концов я уже не могла подниматься с кровати. – Девушка улыбнулась. – Я такая дура. Даже в постели не хотела снимать платья этой ведьмы.
В толпе кто-то испуганно вскрикнул. Свидетельские показания Бенедетты оказались намного правдоподобнее, чем россказни каких-то прачек о чудищах с желтыми глазами и страшных голосах, доносившихся из бездны.
– Я становилась все слабее, будто из меня высасывали кровь… или жизнь… – тихо произнесла Бенедетта.
– Или душу! – крикнул Амадео.
Публика возмущенно загалдела. Люди кричали, требуя сжечь ведьму. И если бы Ланцафам и его солдаты не столпились перед клеткой Джудитты, обнажив мечи, толпа разорвала бы девушку на части.
– Тихо! Тихо! – крикнул патриарх, поднимаясь.
Он одобрительно взглянул на Святого, и Амадео ответил ему едва заметным кивком.
Меркурио задрожал от ярости, увидев это. Весь этот фарс стал возможен только потому, что все сговорились. Потому, что все не верили в сопротивление. Меркурио посмотрел на Джустиниани, но патриций молчал. Он равнодушно сидел в своем кресле, глядя прямо перед собой.
– Если бы вы не спасли меня, проведя обряд экзорцизма, то я наверняка бы умерла, – сказала Бенедетта, когда толпа немного притихла. – И Сатана завладел бы моей душой.
Девушка поспешно вышла из-за стола и бросилась Святому в ноги. Театральным жестом она схватила его за руку и поцеловала поддельные стигматы.
Амадео вновь начал жеманиться, точно девица, отнимая руку. Он помог Бенедетте подняться и начертал ей крест на лбу.
– Иди с Богом, добрая девица. Сегодня ты помогла нам в борьбе со злом.
Солдаты из дворцовой стражи подошли к свидетельнице, собираясь проводить ее из зала.
– А у защитника нет вопросов? – осведомился Джустиниани, все еще сидя рядом с патриархом.
– Что вы творите, патриций?! – возмущенно прошипел Контарини.
Стражники остановились. Сейчас все глазели только на отца Венцеслао.
Монах с белесыми мутными глазами поднял голову и потрясенно уставился на патриарха.
– Ваша милость… – начал он.
– Если защитник ничего не предпримет, народ подумает, что процесс проводился несправедливо, – шепнул Джустиниани патриарху.
– Мне становится не по себе при мысли о том, что может учудить этот болван, – возразил патриарх.
Отец Венцеслао все еще нерешительно смотрел на Контарини.
– Может быть… мне вначале поговорить с обвиняемой? – наконец спросил он.
– С какой целью? – спросил патриарх.