Корабль отплывает в полночь

– Этот – как горячий бархат, Эми. Гладок, мягок, но печет. Ты его забрал после закрытого просмотра «Термоядерной блондинки», на банкете в честь этого события. Там присутствовала тогдашняя мисс Америка, и я ей показала, как выглядит по-настоящему достойное тело. Вот тогда я и поняла, что взобралась на олимп, но это никак меня не изменило, не сделало богиней. Я осталась все той же дурехой и нескладехой; операторы и монтажеры по-прежнему старались прятать мои ошибки, но, когда ты в центре витрины, с тебя особый спрос… И мне предстояло до конца жизни бороться с собственным телом, любой ценой держать форму, а ведь старость не обманешь, она добавляет морщинку за морщинкой, отнимает клетку за клеткой.

Третий призрак взвился к потолку и опустился; все время мерцали флуоресцирующие волны. Гибкие руки извивались, словно бледные угри, а указательные и большие пальцы, соприкасаясь кончиками, были похожи на головы любопытных змей. Вот пальцы разошлись и кисти рук уподобились ползущим и светящимся морским звездам. А потом в эти кисти, словно в шелковые, цвета слоновой кожи перчатки длиной по локоть, вошли материальные руки Эвелин. Некоторое время руки были самыми яркими частями фигуры, и я смотрел, как они помогают телу облачаться в эктоплазму. А потом они симметричными движениями натянули на лицо Эвелин лоб, щеки и подбородок ее призрака, разгладили ладонями щеки, короткими боковыми касаниями безымянных пальцев расправили глаза и наконец прошлись назад по волосам обеих голов. Волосы призрака, очень темные, соединились со светлыми локонами Эвелин и притенили их.

– Этот показался каким-то склизким, Эми, словно поверхность болота. Помнишь, в «Трокадеро» я раздразнила ребят и они подрались из-за меня? Джефф здорово отдубасил Лестера, хотя они в этом и не признались, и даже старина Сэмми получил синяк под глазом. Я тогда только и поняла: для сумевшего подняться на самый верх доступны все удовольствия, о каких простой человек может только мечтать, но это не значит, что ты поймал Бога за бороду, – надо постоянно трудиться и интриговать, чтобы за одним удовольствием получать другое, если не хочешь, чтобы твоя жизнь вновь стала пресной, как промокашка.

Четвертый призрак поднялся к потолку, подобно ныряльщику, возвращающемуся из глубины. А потом, как будто и впрямь комната была заполнена водой, он оттолкнулся от потолка ногами и устремился вниз… и снова изменил направление на противоположное и на миг завис над головой Эвелин, после чего медленно осел на нее. В этот раз я увидел, как яркие ладони ложатся на груди призрака и накладывают их на свои собственные, словно женщина надевала светящийся прозрачный бюстгальтер. А затем и вся эктоплазменная оболочка облепила Эвелин, как дешевое хлопчатобумажное платье под проливным дождем.

Когда сияние погасло в четвертый раз, Эвелин тихо сказала:

– Ах, Эми, это круто. Прямо дрожь пробирает. Я только что вернулась со съемок в Европе, и мне ужасно хотелось попасть на Бродвей, и ты, прежде чем отделил призрака, заставил меня заново пережить вечеринку на яхте – Рико и автор шутили над тем, как я провалила мою первую читку пьесы, и мы плыли в лунном свете, и Моника чуть не утонула. Вот тогда мне и открылось, что ни один зритель, даже самый простодушный, не уважает тебя за то, что ты его секс-королева. У него к сидящей рядом девчонке уважения больше, чем к тебе. Потому что ты для него не человек, а образ на экране, с которым в своих фантазиях можно делать все, что заблагорассудится. Да и с верхушкой, с элитой, дело обстоит ничуть не лучше. Для них ты всего лишь вызов, приз, которым можно похвастаться перед другими мужчинами, но ни в коем случае не предмет обожания. Что ж, Эми, это был четвертый, а с пятым будет полный комплект.

Последний призрак воспарил, колыхаясь и вздуваясь, как шелковая мантия на ветру, как безумный фотоколлаж, как сюрреалистическая картина в едва видимых бледно-телесных тонах на черном холсте, а вернее, как бесконечная последовательность таких сюрреалистических картин, где каждый силуэт существует лишь миг и расплывается, перетекает в новый и тянет за собой прозрачный вуалевый шлейф, – я вспомнил, что именно так всегда изображают призраков на рисунках или описывают словами. Я наблюдал, как эта вуаль обретала четкие контуры, когда Эвелин куталась в нее, – и вдруг призрачная ткань туго обтянула ее бедра, как юбка на сильном ветру или нейлоновые колготки на холоде. Последнее сияние было чуть ярче предыдущих, словно в светящейся женщине прибавилось жизненной энергии.