Корабль отплывает в полночь

Старушка недолго простояла на месте. Она пошла по улице, оставаясь в тусклом круге света от электрической лампы, держась у обочины, так что даже стена с ее стороны улицы скрылась в темноте. Войлочные тапочки тихо шаркали по мостовой. В остальном город – поскольку это место походило на город – был погружен в полную тишину. Разве что через пару кварталов послышалось негромкое сердитое жужжание. А угол здания на следующем перекрестке был очерчен кричаще-красной каймой, точно такого же оттенка, как у неоновых рекламных вывесок.

Старушка повернула за угол и оказалась на улице, заполненной светящимися червями. Их было сорок или пятьдесят, каждый толщиной с ваш большой палец, а длиной с вашу руку, хотя попадались и поменьше. Не очень яркие – сияния хватало, только чтобы разглядеть их самих. Разных цветов, но чаще всего – красного. Они ползали, как гусеницы, только немного быстрее. Вроде старых неоновых трубок, оживших и вылезших из рекламных вывесок, но потемневших и потускневших от времени. Червяки извивались повсюду, на тротуарах и на мостовой, некоторые забрались на выступы стен, а два или три повисли там, где, видимо, были провода. Передвигаясь, они жужжали, а провода под ними пели.

Казалось, они заметили старушку, потому что несколько червяков подползли ближе и окружили ее, держась вне тусклого круга света от лампы. Когда она снова свернула за угол, один из червяков, ртутно-фиолетовый, какое-то время следовал за ней, приподняв голову и сердито потрескивая, точно испорченная неоновая трубка.

Этот квартал тоже был темным, не считая полосы слабо мерцавших звезд. Хотя старушка по-прежнему держалась ближе к обочине, тротуары сузились, и в свете лампы показались разбитые витрины с торчавшими осколками и изредка – почти целыми кусками толстого стекла. Взгляд старушки, видевшей что-то во сне, не метался из стороны в сторону, но если бы вы были там, то смутно различили бы за разбитыми витринами манекены – мужчин в ярких костюмах и широкополых шляпах, женщин в узких юбках и сверкающих блузках, – и, хотя они стояли совершенно неподвижно, вы бы задумались, не поворачиваются ли их глаза вслед старушке; когда же круг света двигался дальше, никто не смог бы выяснить, не пробираются ли они с осторожностью сквозь острые осколки, чтобы отправиться за ней.

В следующем квартале, над ровной площадкой на уровне второго этажа, кружился призрачный свет. Казалось, что-то двигается сквозь тысячи лампочек старого театрального шатра, едва заметно и очень ненадолго оживляя хрупкие старые нити накаливания прерывистым, беспокойным мерцанием. На другой стороне улицы, немного выше, у границы поля зрения, виднелись прямоугольные рекламные щиты тусклых цветов, которые то загорались, то меркли через неравные промежутки, – такой эффект могли бы вызвать гигантские летучие мыши, проползающие по почти погасшему световому табло. А вверху, на двадцатом этаже или даже выше, у самой границы мерцающего звездного неба, из маленького окошка сочился желтоватый свет.

Пройдя до середины следующего квартала, старушка свернула с тротуара к ограде из чугунных столбов, прислонилась к воротам и негромко жалобно простонала – единственный звук, который она издала за все это время. Ворота распахнулись, заскрежетав по гравию.

Старушка закрыла их за собой и двинулась вперед, хрустя тапочками по увядшим листьям; ее тонкий нос машинально сморщился от запаха сорной травы и пыли. Прямо над ее головой показались звезды, образовав небольшой квадрат. Она поднялась по деревянным ступенькам на крыльцо и прошла в дверь с шестью филенками, которая скрипнула, открываясь, и захлопнулась опять.

Коридоры в доме были пустыми, ни одну лестницу с изящной деревянной отделкой не покрывал ковер. Когда она поднялась на третий этаж вместе со своим тусклым кругом света, внизу послышался хруст, затем скрип. Она дернула за висевшую веревку, чуть повиснув на ней и слегка покачнувшись при этом. Откуда-то с потолка, ударившись об пол, опустилась приставная лестница.

Ссутулившись и чуть запыхавшись, она поднялась на низкий чердак. Ее лампа осветила сундуки и коробки, сваленные в кучу рулоны ткани, манекены на металлических стойках и рожок от старого фонографа.

И тут она услышала это «плюх!». Пять секунд, шесть, семь – опять «плюх»! Еще семь секунд – «плюх!». И снова «плюх!», «плюх!», «плюх!».

Лицо спящей сделалось еще более страдальческим. Она прошла между кучами хлама к раковине у стены. При ее приближении на ободке единственного, покрытого патиной, крана образовалась новая капля и наконец упала – «плюх!». По лицу старушки пробежала короткая судорога.

Она поставила электрическую лампу на сушилку, взялась обеими руками за ручку крана и не глядя надавила на нее. Еще одно «плюх!» – и все. Она прикоснулась к ободку крана пальцем, который остался совершенно сухим, подождала еще немного, но новая капля так и не образовалась.