Лицо ее разгладилось, превратившись в бесстрастную маску, губы сжались и вытянулись в тонкую линию; она забрала свою лампу и двинулась в обратный путь. Больше она не была одна – ни на лестнице, ни на дорожке, ни на улице. Незримые тени собрались вокруг нее, сердитые и угрожающие, сразу за пределами светового круга от лампы, и листья хрустели не только под ее ногами. Свет из окна в вышине, возле звезд, запульсировал ядовито-зеленым, крылатые формы стали еще беспокойнее ползать по выключенным рекламным щитам, и все колдовские огни театрального шатра стеклись в одну-единственную лампочку, рядом с которой проходила старушка.
Разбитые витрины в квартале магазинов детской и дешевой одежды опустели.
На улице неоновых червей вокруг нее быстро собрались разноцветные гусеницы, жужжа громче и рассерженнее пчел; извиваясь под ногами старушки лентами радужных огней, они проводили ее до середины следующего квартала.
Но ни эти существа, ни даже постепенно слабеющий свет лампы не потревожили ни на миг выражения холодного спокойствия на ее лице.
Она поднялась по чугунной лестнице, прошла через бескрайнюю комнату, села на кровать и поставила электрическую лампу на ящик из-под апельсинов, рядом с грудой разряженных батареек.
Одна из них покатилась и упала на пол с негромким «бум!». Старушка вздрогнула, затрясла головой и заморгала. Сон наконец-то отпустил ее. Сначала она сидела неподвижно, что-то вспоминая. Потом вздохнула со слабой улыбкой, выпрямилась и решительно нахмурила серебристые брови. Отыскала среди батареек авторучку и небольшой блокнот с тонкой почтовой бумагой. Подложила кусок копировальной бумаги под верхний лист и целую минуту торопливо писала. После этого вырвала верхний лист, сложила его, туго свернула и засунула в маленький, не больше бумажной спички, алюминиевый цилиндр.
Затем встала и обошла кровать. Сняла покрывало с птичьей клетки, отворила маленькую дверцу и достала черного голубя. Нежно поворковав с ним, привязала цилиндр к его лапке. Поцеловала птицу в клюв и бросила в темноту. Послышалось хлопанье крыльев, которое становилось все слабее, пока вдруг не пропало, словно птица вылетела в открытое окно.
Тусклый круг света съежился до половины первоначального размера, но все еще позволял видеть лицо старушки, когда она улеглась в кровать и натянула на себя одеяло. Она вздохнула еще раз, уголки ее губ поднялись в слабой улыбке. Наконец она затихла, лишь одеяло на груди едва заметно приподнималось и опускалось, а на лице застыла улыбка.
Света лампы хватало и на то, чтобы разглядеть копировальную бумагу, где было написано:
Пространство-время для прыгунов[28]
Гаммич и сам знал, что он – суперкотенок, с ай-кью около ста шестидесяти. Конечно, он не умел говорить. Но каждому известно, что тесты, основанные на способности говорить, крайне односторонни. Кроме того, он непременно заговорит, надо только усадить его за стол и налить ему кофе. Ашшурбанипал и Клеопатра ели конину из мисок на полу и не умели говорить. Малыш пил молоко из бутылочки, лежа в кроватке, и не умел говорить. Сестренка сидела за столом, но ей не наливали кофе, и она не умела говорить. Отец и мать (которым Гаммич дал прозвища Старый Конь и Кис-Кис) сидели за столом, наливали друг другу кофе и умели говорить. Че тэ дэ.
Между тем он прекрасно справлялся с передачей мыслей и интуитивно понимал любую человеческую речь – не говоря уже о кошачьем диалекте, который каждое цивилизованное животное легко воспринимает на слух. Драматические монологи и философские диалоги Сократа, викторины и развлекательные программы, фелинологические экспедиции в темную Африку (где он откроет всю подноготную львов и тигров), исследования внешних планет – все это могло подождать. Как и книги, для которых он безостановочно собирал материал: «Энциклопедия запахов», «Психология отношений человека и кошки», «Невидимые знаки и тайные знамения», «Пространство-время для прыгунов», «Взгляд на жизнь через вертикальные зрачки» и так далее. Пока же ему было достаточно жить на полную катушку и впитывать знания, не упуская ни единого впечатления, подобающего его возрасту… и носиться туда-сюда, словно ему подпалили хвост.