Корабль отплывает в полночь

Первая часть его речи вызвала у меня новый приступ тошноты и немалое раздражение. Черт побери, какое имел он право говорить о том, что все мы, мертвоземельцы, непременно должны убивать (хотя само по себе это было верно и могло бы сблизить нас), если, по его же собственным словам, он завязал с убийствами? Папаша – просто старый лицемер, сказал я себе: он помог нам убить Пилота и сам признался в этом, так что для нас с Элис будет лучше, если мы уложим их обоих рядышком. Но вторая часть заставила меня ощутить приятную жалость к себе и одновременно рассмеяться – пришлось простить старого чудака. Почти во всем, что говорил Папаша, чувствовался успокаивающий привкус безумия.

И это не я, а Элис сказала ему: «Заткнись, Папаша», причем довольно небрежно, а потом мы с ней пустились в рассуждения и споры о том, какие кнопки нажимать, если вообще стоит это делать, и в каком порядке.

– Почему бы не начать с любой из них и нажимать все по очереди? – с беззаботным видом встрял в разговор Папаша. – Тебе все равно когда-нибудь придется это сделать, так начни прямо сейчас. В этой жизни нужно уметь рисковать.

Он устроился на заднем сиденье и все еще что-то жевал, словно старая облезлая белка с клочком седого меха на голове.

Разумеется, мы с Элис лучше знали, как поступить. Мы продолжали гадать, как работают кнопки, подкрепляя свои рассуждения крепкими словечками. Это напоминало спор двух дикарей, пытающихся понять правила игры в шахматы, исходя из внешнего вида фигур. А потом прежняя идея о побеге в рай снова увлекла нас, и мы принялись изучать цветные кляксы на экране с картой мира, выбирая самое шикарное пристанище для двух пресытившихся кровью бывших убийц. На экране с Северной Америкой тоже было заманчивое розовое пятно в южной части Мексики, включавшее, видимо, старый Мехико и Акапулько.

– Прекращайте болтать и нажмите уже куда-нибудь, – подгонял нас Папаша. – Так мы не сдвинемся с места. Терпеть не могу сомнений, они действуют мне на нервы.

Элис считала, что нужно нажать сразу на десять кнопок обеими руками, и придумывала для меня разные сочетания. Но меня больше привлекала другая идея: как-нибудь погрузить самолет в темноту и посмотреть, не светятся ли еще какие-нибудь кнопки, кроме той фиолетовой, что обозначала Атла-Хай.

– Послушайте, вы убили здоровенного парня, чтобы заполучить этот самолет, – оборвал наш спор Папаша, подойдя ко мне со спины. – И что дальше: устроите здесь дискуссионный клуб или все-таки улетите на нем?

– Тихо, – сказал я.

У меня появилась новая догадка, и я решил посмотреть на приборную панель через темные очки. Но это ничего не дало.

– Черт возьми, я больше не могу это выносить! – заявил Папаша, просунул руку между нами и надавил, наверное, сразу на пятьдесят кнопок.

Большинство ушло вниз и вернулось обратно, и только кнопка Атла-Хай там и осталась.

Фиолетовое пятно на экране засветилось еще ярче.

Дверь захлопнулась с негромким стуком.

Мы взлетели.

Глава 4

Практика убийств, несомненно, проистекает из крайне извращенного образа мыслей, будучи следствием в корне ошибочных принципов[50].

Томас де Квинси. Изящное искусство смерти

По правде сказать, мы взлетели слишком быстро, и самолет чертовски качало. Мы с Элис стояли на коленях и намертво вцепились в свои кресла, но у Папаши такой опоры не было, его швыряло по всей каюте – и поделом!

Когда нас в очередной раз качнуло, я мельком увидел внизу семь сплющенных топливных резервуаров, казавшихся под таким углом тусклыми полумесяцами в оранжевой дымке; они стремительно уменьшались, пока не исчезли.

Наконец самолет выровнялся и перестал раскачиваться, а чуть погодя перед моими глазами перестала раскачиваться и кабина. Мне опять едва удалось сдержать тошноту, теперь уже вызванную естественными причинами. Элис позеленела и спрятала лицо в мягком упоре для подбородка.

Папаша закончил кувыркаться прямо у меня перед носом, растянувшись на приборной панеле. Пытаясь подняться, он надавил, должно быть, на половину кнопок, но ни одна не просела ни на йоту. Все были заблокированы. Вероятно, это произошло автоматически, когда мы нажали кнопку Атла-Хай.

Наверное, я должен был пресечь его обезьяньи ужимки и прыжки, но в животе было так погано, что у меня не возникло ни малейшего желания делать это. Оставалось лишь радоваться, что я больше не чувствую его запаха.

Поэтому я без особого интереса наблюдал, как старый чудак разыскивает что-то потерявшееся во время тряски. Наконец он нашел пропажу – небольшую жестяную коробку миндалевидной формы – и открыл ее. Там, разумеется, оказался миндаль. Папаша устроился на заднем сиденье и захрустел орехами, отправляя их в рот по одному. Или почти по одному.

– Нет ничего лучше орешков на десерт, – радостно сказал он.