«Нет, меня ждут в другом месте; только вы не расспрашивайте меня ни о чем; я даю вам свое согласие, и этого с вас должно быть довольно. Но вот что, ведь в этой глуши нет священника, который бы мог повенчать вас, нет даже какого-либо гражданского учреждения, где бы можно было оформить ваш брак! А какой-нибудь обряд все же должен быть совершен над вами, чтобы дать удовлетворение совести отца, поэтому, если вы согласны, я сейчас же повенчаю вас по-своему, а если нет, то я возьму с собой свою дочь и уйду вместе с ней!»
«Я согласен», – отозвался отец.
«Так возьмитесь за руки, и вы, Кранц, клянитесь!»
«Клянусь!» – сказал отец.
«Клянусь всеми духами этих гор».
«Почему же не небом?» – прервал его мой отец, удивленный такой необычайной формулой.
«Не все ли вам равно, Кранц, если я предпочитаю такую, быть может, в вашем представлении даже менее связующую клятву? Если такова моя фантазия, то уж, наверное, вы не станете перечить мне в этом!»
«Ну, пусть так, – сказал отец, – если вы непременно хотите заставить меня клясться тем, во что я не верую!»
«А как часто так называемые христиане клянутся тем, во что они не верят! – воскликнул охотник Вильфред. – Впрочем, как хотите, я могу взять свою дочь с собой!»
«Нет, продолжайте!» – с досадой крикнул отец.
«Клянусь всеми духами этих гор и всею их властью в добре и зле, на благо и на беду человека, что беру Христину себе в жены, что буду всегда охранять, беречь и любить ее и что рука моя никогда не подымется на нее; и если я нарушу эту клятву, пусть месть этих духов падет на мою голову и головы моих детей и пусть они погибнут от волков, коршунов или других лесных зверей, чтобы тело их было разорвано на части и обглоданные кости белели в лесу, всем этим я клянусь!»
Отец колебался, прежде чем произнести заклинание на своих детей, а маленькая Марчелла, слыша эти ужасные слова, вдруг разразилась громким плачем. Это, видимо, смутило всех, особенно отца, который грубо прикрикнул на девочку, после чего та поспешила спрятать свою голову в подушки и заглушить в них свои рыдания. Таков был второй брак моего отца, а поутру охотник Вильфред сел на своего коня и уехал неизвестно куда. С этого времени отец с мачехой стали спать в одной комнате с нами, и все осталось приблизительно по-прежнему, только мачеха теперь уже больше не ласкала нас, а даже нередко била в отсутствие отца, особенно маленькую Марчеллу.
Однажды ночью сестренка наша разбудила нас с братом и чуть слышно шепнула: «Она вышла из дома за дверь в одной сорочке; я видела, как она осторожно вылезла из кровати, внимательно смотрела некоторое время на отца, чтобы убедиться, что он спит, затем вышла за порог дома!» Что могло заставить ее в такой мороз выйти в одной сорочке за порог, когда на дворе был снег по колена? Спустя час мы услышали вой волка под самым нашим окном.
«Это волк! – воскликнул брат. – Он ее разорвет на части!»
«О, нет! Он ничего ей не сделает!»– сказала Марчелла.
И действительно, спустя несколько минут наша мачеха воротилась, заперла дверь на засов, осторожно и неслышно, затем подошла к ведру с водой и умыла себе лицо и руки, после чего осторожно юркнула в постель.
Все это показалось нам стать страшным, что мы решили на следующий день не спать и следить за ней. И что же, не только в последующую ночь, но и почти каждую ночь она вставала с постели и в одном ночном белье выходила за дверь, а после ее ухода мы каждый раз слышали вой волка под окном, и каждый раз, вернувшись в избушку, она умывалась, прежде чем лечь в постель. Кроме того, наблюдая за нею и в течение дня, мы заметили, что она почти никогда не садилась к столу, когда мы с отцом обедали или ужинали, а в тех случаях когда это делала по настоянию отца, то делала это с видимым отвращением, как будто вся приготовленная ею самой пища была ей противна; а с другой стороны, мы не раз ловили ее на том, что, беря мясо, чтобы приготовить похлебку или жаркое, она торопливо отрезала от него порядочный кусок и тайком от нас съедала его сырым.
Брат мой был смелый и решительный мальчик и потому не хотел ничего говорить отцу, прежде чем не узнает наверное, в чем дело. С этою целью он вздумал последовать за ней и своими глазами убедиться, что она делает на дворе по ночам. Мы с Марчеллой старались отговорить его, но он не поддавался нашим увещаниям и в следующую ночь лег не раздеваясь, а как только мачеха вышла за дверь, схватил ружье отца и вышел за ней следом.
Спустя несколько минут мы услышали выстрел; удивляюсь, как он не разбудил нашего отца. Мы дрожали всем телом; минуту спустя вернулась мачеха; рубашка на ней была вся в крови, я поспешил зажать Марчелле рот рукой, чтобы она не вскрикнула. Мачеха подошла к отцу, вгляделась в его лицо, чтобы убедиться, что он не проснулся, затем подошла к очагу и стала раздувать уголья в золе, пока они не разгорелись ярким пламенем.
«Кто здесь?» – вдруг окликнул отец, проснувшись.
«Спи спокойно, дорогой мой! – ответила мачеха. – Это я почувствовала себя не совсем здоровой и раздула огонь, чтобы нагреть немного воды».