Корабли и люди

Как-то утром показался остров Шумшу. Море зеркальное, на поверхности – тысячные стаи водоплавающих птиц. Наш корабль шёл бесшумно, и стаи взлетали с воды перед самым форштевнем. Прошли первым Курильским проливом, обогнули южную оконечность полуострова Камчатка, мыс Лопатка и пошли вдоль восточного побережья Камчатки. Мы – в Тихом океане! Показалась сопка Ключевская – действующий вулкан. Прошли вход в Авачинскую губу, ограждённый двумя высокими скалами, ошвартовались у небольшого деревянного причала в Петропавловске.

Петропавловск-на-Камчатке был тогда небольшим городом с одноэтажными деревянными домами, с населением не более двух тысяч человек. Из культурно-развлекательных объектов было кафе «Дод» – Добровольного общества помощи детям, с молоденькой и хорошенькой заведующей. Понятно, что мы стали постоянными посетителями этого «культурного центра».

На пляже за городом была «собачья стоянка». На вбитых кольях, на коротких цепях, не дозволяющих общения животных между собой, содержалось не менее тысячи ездовых собак – основной способ передвижения аборигенов.

В Петропавловске функционировало АКО (Акционерное Камчатское общество), в котором пятьдесят один процент акций принадлежал Советскому Союзу, а сорок девять – США. АКО отлично обеспечивало снабжение Камчатки всеми видами товаров и продуктов. Продавались они по более низким ценам, чем на всей территории СССР. Промышленных предприятий в городе не было.

Экипаж шхуны состоял из тридцати двух старшин и краснофлотцев и нескольких командиров. Кроме капитана Симона и меня, из командиров было несколько примечательных личностей. Штурман Алексеев, молодой человек, окончивший Владивостокское мореходное училище, поражал своей выправкой, морскими качествами и знаниями. Он ни в чём не уступал нам, выходцам из лучшей морской школы России. А механик Александр Яковлевич Бутенко, из старых кондукторов царского флота, оказался совсем бывалым моряком и к тому же чрезвычайно приятным человеком.

Был на шхуне и комиссар – Фёдор Иванович Личанов, вполне достойный и деловой человек, был и лекарский помощник Шлюгдинов, и боцман Иогансон, швед, из торговых моряков, говорящий с сильным скандинавским акцентом: «Тофарис комантир! Какой сыпь на море! Пойтёмте шайку шаркать» (на нашем жаргоне мы говорили «шаргать чай»).

Вскоре в Петропавловск пришёл пограничный корабль «Боровский», переданный в погранохрану из флота. Как-то, возвращаясь с моря, мы при отдаче якоря своей якорь-цепью переложили якорь-цепь «Воровского». Снимаясь с якоря, «Боровский» своим якорем поднял наш. Потёмкин, командир, в мегафон кричал на всю Авачинскую губу: «Вот козявка, пересыпала своей якорь-цепью весь Тихий океан!»

Торговые суда в Петропавловск заходили редко – только для завоза снабжения местному населению. Японские же браконьеры, солидно обосновавшись в наших водах, по существу, хозяйничали в них. С нашим ходом и вооружением мы для них представляли лишь символическую угрозу. Задержать нам никого не удалось.

Японские рыболовные шхуны заходили в наши территориальные воды, как хотели, становились на якорь и, имея на борту четыре – шесть человек и незавидную снасть – тонкий крепкий шнур, свинцовый груз, большой острый рыболовный крючок с подвязанным куском красного флагдуха – на тресковых банках блеснили треску и палтуса, поминутно вытаскивая из воды десятикилограммовых рыбин, и бросали их в трюм шхуны, наполненный рассолом. За четыре-пять дней трюм до отказа заполнялся рыбой.

Дело сделано, шхуна снималась с якоря и шла восвояси. Однажды во время погони за такой шхуной наши кочегары перестарались и сожгли топки котла. Пришлось возвращаться в Петропавловск под парусами. Но возможности отремонтировать котёл не оказалось. Мы стояли в гавани и бездельничали. Командир от «ничегонеделания» запил и не являлся на корабль. Наконец начальство его отстранило от командования, арестовав при каюте, а в командование кораблём приказало вступить мне.

Я, конечно, не замедлил проявить свою прыть и старание. Решил заняться боевой подготовкой, а основой её в погранохране считалась стрелковая тренировка из личного оружия. Так как ни тира, ни стрелкового поля в Петропавловске не было, я решил из осторожности пойти в отдалённую от пирса Тарьинскую бухту в тринадцати милях от Авачинской губы. Под парусами мы отошли от стенки и благополучно пришли в Тарью. Бухта была протяжением около мили, шириной метров двести. Зашёл я в неё удачно и стал посредине на якорь.

К вечеру ветер совсем скис. Заштилело. Мне не терпится. Приказал спустить две шлюпки, усадил команду, захватил винтовки и патроны, под вёслами подгребли к берегу. Берег зарос невысокой прибрежной травой, в воздухе вились тучи комаров. Установили мишени.