Коридор между заборами (попытка пересечь чёрную полосу, идя вдоль неё)

«Хозяин, ну ты что? Я тебя послушался, а ты значит спрятаться решил?! Выходи давай, а то я сам сюда залезу!»

Живая, напористая «речь» пса словно разбудила Сашку. Он плечом толкнул створку двери, вывалился на улицу, и тут же на плечи ему легли две мохнатые лапы, а перед глазами оказалась поскуливающая морда.

«Ну вот, наконец-то! Друг называется… Мне тут так плохо было, а ты ещё и вонь здесь развёл — второе против обычной. Тебе б моё чутьё, так ведь взбесился бы!»

— Ладно, хватит, хватит!

Пёс опустился обратно на четыре лапы, и — сторонний наблюдатель это счёл бы щелчком челюстей — встревожено заметил:

«Однако что-то ты не в себе немного… Словно только что проснувшийся?»

— Вроде того…— без удовольствия признал Сашка.— Наваждение какое-то напало, хорошо ты меня позвал, а то ведь так и утянуло бы. Серьёзно, спасибо, Джой. Молодец.

И он благодарно потрепал собаку по гриве.

На этот раз, чтобы понять Джоев ответ, никакими сверхъественными способностями обладать было не надо: пёс подпрыгнул, завилял хвостом и залился радостным лаем.

Воронков включил фонарь и направился к дежурке, насторожено оглядывая мало-мальски подозрительные места на земле. На месте неведомых врагов он не стал бы повторять опыта с «медведем» — скотина оказалась уж больно тупой, при всей её силе и страхолюдности, но впечатления были ещё слишком свежи, и взгляд непроизвольно выискивал на земле новые струйки пара. Но, похоже, «они» были того же мнения, и признаков новой угрозы из-под асфальта заметить не удалось.

За то время, которое Сашка провёл в здании, серая куча в отстойнике уже успела остыть, вода булькать перестала, и поэтому противогаз не понадобился.

«Что ж, и на том спасибо — по крайней мере отсиживаться в дежурке будет не так противно. Хм, а почему я считаю, что прятаться надо именно там? Белые, чёрные… Прямо как в песне — красные, зелёные, золотопогонные… Если они из асфальта такое чудо-юдо сотворили, так что им стоит, скажем, мой фрезерный станок взбесить?»

Сашка представил себе эту картину и усмехнулся — нет, это вряд ли. В конце концов именно он этот станок за свои деньги перевёз со свалки, починил, настроил… С кем-кем, а с фрезерным можно будет договориться.

Огибать дежурку было неохота, и поэтому он вошёл туда через мастерскую, вновь воспользовавшись проёмом, образовавшимся на месте Двери. Нащупав выключатель, Воронков повернул его, лампы дневного света неуверенно замерцали, а потом зажглись вполне нормальным светом, словно стеклянный луч и не гасил их совсем недавно.

Станки и инструменты находились все на своих местах, ничто не проявляло враждебной оживлённости, и Сашка с облегчённым вздохом уселся на табурет — всё-таки, заходя сюда, он побаивался какой-нибудь очередной пакости.

Странно… Прошло всего лишь два дня… Или уже три? Воронков подсчитал внимательно: да, трое суток с тех пор, когда он, стоя посреди этой мастерской, заканчивал сборку «Мангуста» и был счастлив, словно господь бог на пятый день творения. И словно расплатой за это с тех пор потянулись нелепые и пугающие события…

Он с сомнением глянул на «Мангуста», и сказал вслух:

— А может, и правда, всё из-за тебя, а, железяка? Например, созданием такого оружия я превысил барьер, положенный мирозданием человеку, и теперь его силы ополчились на меня… М‑да — интересно, я могу хоть что-нибудь сам придумать, не вспоминая книжные сюжеты? Да и глупости это всё, конечно.

— Отнюдь не глупости. Но в данном случае действительно неверно,— неожиданно раздался за спиной Воронкова низкий голос альбиноски.

Не думая, что он делает, Сашка с места прыгнул вперёд — к тому самому, притащенному со свалки, фрезерному станку. Приземляясь, он свободной рукой ухватился за один из штурвальчиков, и его развернуло спиной к станине, а лицом к остальной мастерской.

Взгляд лихорадочно метнулся от одной стены к другой. Да где же она, чёрт возьми?!

Прошлогодний календарь, висящий над верстаком, сохранил свои размеры, но цвета его изменились — именно это в первый момент привлекло к себе внимание, и лишь мгновение спустя Сашка понял, что изображение тоже новое. Вместо розовотёлой, пышногрудой красотки с алой розой в волосах, на плакате теперь красовалась Альба, стоящая на диком утёсе, а фоном была уходящая вдаль сине-зелёная равнина. Изображение — если это было только изображение — казалось на диво тонко выполненным и объёмным, как будто на месте календаря в стене появилось окно без стекла.

— Ты, сука…— начал было Сашка и запнулся, не зная что бы такого и сказать-то.

— Ну так я сука? — голос Альбины приглашал собеседника высказываться дальше.