Но Воронков молчал, уже вполне сознательно. Если этой… Ладно, будем сдержаны и корректны: если этой доброй женщине что-то нужно, пусть выкладывает. А ему говорить с ней не о чем.
Повисло недружелюбное молчание, которое прервала альбиноска:
— Вообще можно бы и повежливее, ты всё-таки с дамой говоришь?
— Не уверен,— вызывающе ухмыльнулся Сашка.— Может, вы там все гермафродиты.
Альбина улыбнулась в своей уже успевшей стать знакомой манере — медленно и холодно:
— Я тебе дам проверить… Если мне это понадобится.
— Вот только мне это не понадобится точно! — в свой голос Воронков вложил всю возможную презрительность. Но на альбиноску это впечатления не произвело:
— Ай, брось, сам ведь знаешь, что выпендриваешься попусту. Кто тебя спрашивать-то будет? И вообще, сейчас речь пойдёт совсем о другом. Слушай и не перебивай.
Она убрала с лица улыбку и заговорила деловым тоном:
— Обстоятельства складываются так, что я не могу продолжать поддерживать тебя непосредственно. Даже сейчас, на дистанции в три пласта, мой некалибруемый риск выше допустимого на… Впрочем, тебе это не важно. Важно, что на некоторое время ты останешься один — один против сил тёмного мира.
Альбиноска сделала паузу, а Сашка почесал в затылке. Выражение «тёмный мир», произнесённое без благоговейного придыхания, на этот раз звучало не как нечто долженствующее наводить ужас на простодушного потребителя дешёвых комиксов, а как обозначение чего-то вполне реального, и при этом достаточно неприятного.
А она продолжила:
— В какой-то мере тебе повезло: для того, чтобы ты мог хоть как-то противостоять этим силам, мне придётся многое объяснить — ты, вроде, очень хотел этого? Хотя изначально предполагалась работа втёмную. И, между нами говоря, очень жаль, что ты не принял нашу игру сразу. Самому же было бы гораздо проще!
В голосе альбиноски появилось было озлобление, но она его с заметным трудом погасила.
«А как же иначе? Ведётся беседа с клиентом, а клиента раздражать нельзя… Всё по правилам серьёзного бизнеса!» — оценил усилия альбиноски Воронков и пообещал:
— Спасибо за рекомендации, в следующий раз обязательно учту. Однако ты грозилась про что-то рассказать?
— Да, конечно.
Она на секунду замолчала, собираясь с мыслями, и заговорила вновь:
— Итак, догадку ты высказал правильную: твои неприятности завязаны вокруг твоего пистолета. И если б только твои… А вот относительно протестующего мироздания — это уже из области беллетристики. Хотя штучку ты сделал действительно неординарную, хотя и не задумывал такого, просто не зная, на что способен. Беда не в том, что ты сам не ощущаешь своей силы — это в вашем мире сплошь и рядом. Но ты, сам того не сознавая, ещё и сконцентрировал её, вложив в своё изделие. Ведь у тебя три года не было почти никаких других интересов — только пушка, пушка, пушка… Так?
— Ну так…— согласился Сашка.
— Одним словом, ты создал нечто большее, чем задумал сам. Ты создал…
— Р‑Р‑Р‑ГАВ!
Словно рыжее пламя рванулось к стене из-за верстака. Джой целил точно — в горло альбиноски, и вцепился бы в него, если б только она действительно стояла за настоящим оконным проёмом. Но вместо этого пёс попросту звучно хлопнулся о стену, а потом ополз вниз. Опешивший от удара, Джой, тем не менее, успел что-то сообразить, и в последний момент, уже падая, зацепил когтями передней лапы за край календаря. Послышался отчётливый треск, и, обрываясь наискось, календарь полетел следом, покрыв голову псу чем-то вроде большой панамы.
— Джой? — испуганно воскликнул Сашка, но тот если и был оглушён ударом, то не так уж и сильно. Пёс зашевелился, встал на лапы, и тряхнул головой. Кусок календаря упал на пол, и Воронков увидел, что с него вновь улыбается давно надоевшая девица. Хотя, вернее было бы сказать, что она полуулыбается. Вторая половина улыбки вместе с волосами и розочкой осталась на стене.
Воронков вздохнул и опустил взгляд на собаку. Джой, с победным, хотя и несколько ошарашенным видом гавкнул:
— Да получается, что не рад. Она мне довольно важные вещи говорила, понимаешь?