Коринна сама втайне мечтала выступить в трагедии, чтобы предстать перед лордом Нельвилем в новом, выгодном для нее свете; но она не решалась без его одобрения принять предложение князя Кастель-Форте и взглядом молила его о согласии. Освальд понял ее: с одной стороны, он был тронут робостью, которая помешала ей накануне импровизировать, но в то же время ему хотелось, чтобы она поразила мистера Эджермона, и он присоединился к просьбе ее друзей.
— Хорошо, — сказала Коринна, обращаясь к князю Кастель-Форте, — если вы хотите, мы приведем в исполнение мой давний замысел — сыграть на сцене «Ромео и Джульетту» в моем переводе.
— «Ромео и Джульетту» Шекспира! — вскричал мистер Эджермон. — Значит, вы знаете английский язык?
— Да, — отозвалась Коринна.
— И вы любите Шекспира? — продолжал мистер Эджермон.
— Как друга, — сказала она, — ибо он знает все тайны человеческого страдания.
— Вы будете играть Шекспира на итальянском языке! — воскликнул мистер Эджермон. — И я это услышу! и вы тоже это услышите, дорогой Нельвиль, ах, какой вы счастливый!
Тут же раскаявшись в своих неосторожных словах, он умолк и покраснел; способность краснеть украшает доброго и чуткого человека в любом возрасте.
— Как мы будем счастливы, — в замешательстве поправился он, — когда увидим такой спектакль!
Глава третья
Не прошло и нескольких дней, как все было приготовлено, роли распределены и назначен вечер для представления во дворце, принадлежавшем родственнице князя Кастель-Форте, подруге Коринны. Освальд испытывал смешанное чувство тревоги и удовольствия при мысли о приближении нового успеха Коринны; он заранее наслаждался, но и заранее ревновал — не к кому-нибудь лично, но ко всей публике, свидетельнице торжества любимой женщины; он хотел быть единственным, кому известно, как она умна и сколько в ней очарования; он хотел, чтобы она, робкая и сдержанная, подобно англичанке, поражала бы его одного своим красноречием и своими талантами. Мужчина, даже самый порядочный, не может без некоторой горечи радоваться превосходству женщины: если он любит ее, то на сердце у него неспокойно; если он не любит ее, то страдает его самолюбие. Находясь подле Коринны, Освальд был скорее увлечен ею, чем счастлив. Восхищаясь ею, он любил ее еще больше, но все же не мог ни на что решиться. Он смотрел на нее как на чудо, каждый день обновлявшееся в его глазах; однако восторг, какой она вызывала в нем, казалось, отнимал у него надежду на тихую и безмятежную жизнь с ней. Между тем трудно было найти женщину более мягкую и уступчивую, чем Коринна. Ее можно было любить за самые обыкновенные черты характера, независимо от ее блистательных качеств; но он повторял себе, что в ней соединилось слишком много талантов, что она во всех отношениях слишком замечательная женщина. Какими бы выдающимися достоинствами ни отличался лорд Нельвиль, он не помышлял, что может сравняться с Коринной, и это заставляло его сомневаться в длительности их взаимной привязанности. Тщетно Коринна в силу своей любви становилась его рабой: властелин, которого нередко смущала эта королева в цепях, не мог мирно наслаждаться своим владычеством.
За несколько часов до начала спектакля Освальд приехал с Коринной во дворец княгини Кастель-Форте, где все уже было готово для представления. Солнце сияло во всем своем великолепии, и из окон лестницы, по которой они поднимались, открывался широкий вид на Рим и его окрестности.
— Взгляните, — сказал Освальд, остановив на мгновение Коринну, — как все прекрасно вокруг! Солнце блистает для того, чтобы озарить вашу победу.
— О, если бы это и вправду было так, — ответила она, — это значило бы, что вы принесли мне счастье, что вам я обязана милостью Неба!
— Скажите, — спросил Освальд, — разве мало для вашего счастья невинных и сладостных радостей, которые дарит нам эта дивная природа? И какая пропасть лежит между шумным залом, где скоро ваше имя будет у всех на устах, и этим воздухом, которым мы сейчас дышим, этими полями, которые будят в нас мечты!
— Освальд, — возразила Коринна, — если моя игра вызовет аплодисменты, то они смогут тронуть меня только потому, что вы их услышите. Если я обнаружу хоть искру таланта, то лишь благодаря моей любви к вам. Поэзия, любовь, религия — все, что возбуждает энтузиазм, — все находится в гармонии с природой; и, глядя на это лазурное небо, отдаваясь впечатлению, какое оно производит на меня, я лучше понимаю чувства Джульетты, я становлюсь более достойной Ромео.
— О, ты достойна его, небесное создание! — воскликнул лорд Нельвиль. — Это слабость души моей — ревновать тебя к твоим талантам, желать остаться с тобой наедине во всей вселенной. Иди, пусть тебя осыпают почестями, но пусть твой любящий взгляд, в котором еще более божественной силы, чем в твоем даровании, будет обращен только на меня!
Они расстались, и лорд Нельвиль занял свое место в зале, предвкушая удовольствие увидеть выступление Коринны на сцене.