Кормилица по контракту

– Дай-ка гляну пока. – Старуха ловко оголила ее живот, ощупала холодными и шершавыми, узловатыми пальцами, покачала головой. – Много не дохаживаешь, дите-то совсем маленькое. Замужем?

– Нет.

– И сколько вас таких по Москве-матушке бродит! – Нянька укоризненно поджала губы. – Эх, девка, девка. – Ее пальцы опустились, коснулись Валиного белья. Лицо старухи сделалось серьезным и мрачным. – Тьфу ты, напасть. У тебя ж воды отошли, а ты молчишь, пропащая твоя душа!

– Какие воды? – не поняла Валя.

В это время в вестибюле появилась подтянутая женщина средних лет в синей медицинской форме.

– Что там, Михална? – спросила она звучным грудным голосом, подходя к кушетке.

– Рожает. – Старуха поднялась, уступая место врачихе. – Воды уже отошли. Схватки через сорок секунд.

– Ну, значит, скоро станет мамочкой, – спокойно и даже весело проговорила докторша и мягко обратилась к Вале: – Девочка, давай расслабься, я погляжу, что да как.

– Полиса у нее нет, – сердитым полушепотом произнесла старуха, отходя к своему столу, – не москвичка.

– Теперь уж как есть. – Врачиха осторожно, но методично осматривала Валю. – Ну-ка, не напрягайся.

Та взвыла от боли.

– Так. – Тон докторши утратил беззаботность, стал суровым и серьезным. – Берем ее наверх.

Она отошла к столу, надавила на какую-то кнопку. Через минуту в дверь вбежали санитары. За это время дежурная успела снять с Вали куртку и брюки. Ее уложили на каталку, прикрыли простыней и погрузили в лифт. Врачиха нажала на кнопку.

Наверху их ждал молодой бородатый мужчина в шапочке, надвинутой до самых бровей.

– Яша, возьми девочку, – велела ему Алла Николаевна. – Она без карты, из документов только паспорт. Сейчас не до того, все потом. Боюсь, придется с ней повозиться.

– Понял, разберемся. – Бородатый игриво подмигнул Вале и приказал санитарам: – Везите во второй.

В маленькой, ослепительно-белой комнатушке, залитой ярким неоновым светом, Валю окончательно раздели, натянули на нее крахмальную больничную рубаху и переложили на высокую блестящую кровать со множеством замысловатых приспособлений.

Бородач присел рядом, приложил трубку к ее животу, тщательно выслушал, бормотнул что-то себе под нос и исчез. Вместо него у кровати возникла толстая, бесформенная тетка в огромных роговых очках.

– Дыши, – скомандовала она низким, прокуренным голосом, – как схватка приходит, так и дыши. Часто и неглубоко. Вот так. – Бесформенная разинула рот и наглядно продемонстрировала, как нужно дышать, напомнив при этом собаку, изнывающую от жары.

Валя послушно попыталась следовать ее примеру. Тетка кивнула и, казалось, потеряла к ней всякий интерес, отошла в сторону и принялась греметь инструментами в лоточке.

Боль все росла, достигая своего апогея. Валя перестала сдерживаться и то и дело громко, протяжно вскрикивала. Акушерка не обращала на ее крики ни малейшего внимания, продолжая заниматься своими делами. Бородатый не возвращался, и Вале сделалось страшно.

Вдруг про нее забыли и она умрет здесь, совсем одна, без помощи?

– Мне плохо! – собрав последние силы, крикнула она акушерке.

– Это нормально, – сонно ответила тетка. – Кому ж хорошо, когда рожаешь? Ты дыши, дыши.

– Я дышу! – обозлилась Валя. – Где врач?

– Я здесь, – раздался голос бородатого, и тут же он сам появился у кровати. – Тебя как звать-то?

– Валя.

– Ну вот, Валентина, пора уже с тобой заканчивать. – Он снова прижал трубку к ее животу.

В коридоре за дверью послышался шум. Что-то оглушительно грохнуло, взволнованные, громкие голоса заговорили, перебивая друг друга:

– Где завотделением?

– Быстро, капельницу!

– Куда ее?

– В третий блок. Живо, что вы там копаетесь!

Потом раздался крик. В нем не было ничего общего с тем, как кричала Валя. У нее мурашки побежали по спине. Так мог кричать смертельно раненный дикий зверь – долго, протяжно, на одной высокой, захлебывающейся ноте.

Бородач тоже вздрогнул, оторвал трубку от Валиного живота.

– Я сейчас подойду. Марья Тимофеевна, ее уже можно на кресло. Пора. – Он поспешно вышел из комнаты.

Акушерка, не торопясь, принялась намыливать руки над раковиной. Делала она это жутко долго, казалось, целую вечность. Потом так же долго толстуха натягивала перчатки. Наконец она приблизилась к Вале, держа ладони врастопырку.

– Перелазь давай, что ли, у меня силенок нет тебя тягать. – Тетка кивнула на сверкающее кресло, стоящее неподалеку от кровати. Валя, кряхтя и постанывая, перебралась на него.

– Ну, теперь давай, тужься.

Снова послышался дикий крик, еще страшней прежнего – сейчас он доносился не из коридора, а из-за стены, отделяющей соседний блок.

– Эвона, как орет, – заметила акушерка и поежилась, – будто режут ее. – И, спохватившись, строго повторила: – Ты тужься, тужься.

…Время остановилось. Пространство сузилось и стало двухмерным – теперь это был белый потолок над Валиной головой. Больше она ничего не видела.

Иногда и потолок исчезал. Тогда она погружалась в спасительную темноту, в которой не было боли, но лишь на несколько секунд. Потом все возвращалось: муки ада, невозможность пошевелиться и вздохнуть, ослепительная, страшная белизна перед глазами.