Корни

Скрипач, которому уже сообщили о его новых обязанностях, обошел вокруг Кунты, внимательно рассматривая его. Судя по виду, он одновременно и был доволен и ревновал к такому успеху.

– Ты теперь особенный ниггер, но не задавайся. Не слишком задирай нос!

Бессмысленный совет для того, кто даже после стольких лет не видел достоинства в том, что ему приходилось делать для белого человека. И все же Кунта был рад тому, что сможет вырваться за пределы своего сада и расширить горизонты, как это когда-то сделали его дядья, Джаннех и Салум. Впрочем, восторги его быстро поубавились.

Массу Уоллера вызывали к пациентам в любое время дня и ночи. Кунте всякую минуту могли приказать оставить свою хижину и гнать лошадей порой за много миль по узким, извилистым проселочным дорогам, которые мало чем отличались от окружающих их полей.

Экипаж подкидывало на ухабах и корнях. Кунта погонял лошадей, пока тем хватало дыхания. Масса Уоллер сидел на мягком заднем сиденье. Кунта обладал хорошим чутьем и ухитрялся безопасно доставить хозяина в нужное место даже в весеннюю оттепель, когда глинистые дороги превращались в непролазную грязь.

Как-то рано утром на плантацию прискакал брат массы, Джон. Он сообщил, что у его жены начались роды, хотя до назначенной даты оставалось еще два месяца. Лошади массы Джона нужен был отдых, поэтому Кунта повез обоих в экипаже. Доехали они очень быстро. Загнанные лошади Кунты не успели остыть, и он их еще даже не напоил, когда из дома донеслись пронзительные крики новорожденного. Когда они ехали домой, масса сказал ему, что родилась девочка весом пять фунтов и ее назовут Анной.

Так потекла жизнь Кунты. Тем летом и осенью в округе началась эпидемия лихорадки. Больных было так много, что масса Уоллер и Кунта не смогли уберечься и у них самих началась лихорадка. Щедрые дозы хинина помогали им держаться на ногах, и они спасли больше жизней, чем потеряли. Но собственная жизнь Кунты превратилась в сплошной забег – бесконечная череда кухонь в больших домах, короткий отдых в странных хижинах или на сеновалах и бесчисленные часы разъездов между трущобами и усадьбами. Он постоянно слышал крики боли и страдания, ожидая массу. А потом они возвращались домой – или ехали к другому пациенту, что случалось чаще.

Но масса Уоллер не всегда был настолько востребован. Иногда проходили целые недели, когда не случалось ничего экстренного – лишь рутинные вызовы на дом или поездки к многочисленным родственникам и друзьям, плантации которых располагались не очень далеко. В такие дни – особенно весной и летом, когда луга покрывались цветами и земляникой, в зарослях ежевики появлялись ягоды, а изгороди увивали пышные лианы – экипаж неспешно катился за парой великолепных лошадей. Масса Уоллер иногда дремал под черным навесом, защищавшим его от солнца.

Повсюду вспархивали куропатки, ярко-красные кардиналы перелетали с ветки на ветку, щебетали жаворонки и козодои. Кое-где на дорогу выползали погреться сосновые змеи, но, заслышав приближение экипажа, спешили уползти в канавы. Порой над мертвым кроликом тяжело взлетал канюк. Больше всего Кунте нравились одинокие старые дубы или кедры посреди полей. Они напоминали ему африканские баобабы. Старейшины говорили, что вокруг каждого одинокого баобаба когда-то была деревня. В такие моменты он всегда думал о Джуффуре.

Масса Уоллер часто навещал своих родителей в Энфилде. Их плантация располагалась на границе между округами Кинг-Уильям и Кинг-энд-Куин. К их дому – как ко всем домам семейства Уоллеров – вела длинная широкая аллея из старых деревьев. Экипаж останавливался под раскидистым грецким орехом на просторном газоне. Дом был гораздо больше и богаче дома массы. Он стоял на небольшом холме, откуда открывался вид на узкую спокойную реку.

В первые месяцы работы поварихи на разных плантациях смотрели на Кунту довольно критически. Им приходилось кормить его на кухне, а в свое царство они никого не впускали, как и Белл. Особенно сурова к нему была толстая Хэтти Мэй, угольно-черная повариха из Энфилда. Но, почувствовав сдержанность и достоинство Кунты, они смягчились. Никто не пытался задирать его. Он молча съедал все, что ему давали, кроме свинины. Со временем все привыкли к его молчаливости. После шестого или седьмого визита даже энфилдская повариха решила, что с ним можно и поговорить.

– Знаешь, где ты сидишь? – однажды спросила она его во время обеда.

Кунта не ответил, и повариха не стала дожидаться.

– Это первый дом Уоллеров в Соединенных Штатах. Здесь сто пятьдесят лет никто не жил, кроме Уоллеров!

Повариха сказала, что сначала этот дом был вдвое меньше, но потом из-за реки привезли другой дом и пристроили к этому.

– Наш камин сложен из кирпичей, которые доставили из самой Англии! – с гордостью сказала она.

Кунта вежливо кивнул, но это не произвело на него никакого впечатления.