Почти столь же отвратительными были для Кунты унизительные «игры» черных и белых мальчишек примерно одного возраста. Белые дети обожали изображать массу, они делали вид, что бьют черных, или залезали им на спины и заставляли катать себя по двору на четвереньках. Играя в школу, белые дети учили черных читать и писать, постоянно упрекая их в глупости. А после обеда – черные дети обычно стояли за спинами массы и его семьи с пышными ветками и усердно отгоняли мух – белые и черные дети вместе укладывались на лежанках, чтобы вздремнуть.
Видя это, Кунта постоянно твердил Белл, Скрипачу и садовнику, что ему никогда не понять тубобов, даже если он проживет с ними сто дождей. А они всегда смеялись и говорили, что видят такое – и не такое! – всю свою жизнь.
Они говорили, что выросшие вместе белые и черные порой привязываются друг к другу. Белл вспомнила, как массу вызывали к белым девочкам – они заболевали от огорчения, когда их черных приятелей по играм по какой-то причине продавали. Масса говорил их родителям, что подобные истерики могут привести даже к смерти, и советовал побыстрее разыскать и выкупить обратно черных подружек своих дочерей.
Скрипач сказал, что многие черные дети научились играть на скрипке, клавесине и других инструментах, слушая и наблюдая, как привезенные из-за большой воды учителя учат белых детей. Старый садовник видел на одной плантации, как белый и черный мальчики росли вместе, а потом молодой масса взял черного с собой в колледж Вильгельма и Марии.
– Старому массе это не понравилось, но старая мисси сказала: «Это его ниггер, пусть делает что хочет!» И когда этот черный вернулся, он рассказал всем нам, что многие молодые массы брали с собой ниггеров-камердинеров и разрешали им спать в своей комнате. Ниггеров брали даже в классы, и они многому научились. Ниггер с той плантации мог не только читать и писать, но и знал все, чему учат в колледжах. Потом меня продали. Интересно, что с ним стало?
– Хорошо, если он не умер, – сказал Скрипач. – Белые люди с подозрением относятся к таким ниггерам. Они так и ждут, что черные начнут восстание или бунт. Не стоит слишком много знать – так я сказал этому африканцу, когда он начал возить массу. Держи рот на замке, а ушки на макушке – так узнаешь больше всего.
И Кунта убедился в справедливости этих слов очень скоро. Масса Уоллер предложил подвезти своего друга с одной плантации на другую. Они вели себя так, словно Кунты рядом с ними не было, и говорили совершенно необыкновенные вещи. Они обсуждали, как страшно медленно их рабы отделяют волокна хлопка от семян вручную – а ведь потребность в хлопке постоянно растет. Они говорили, что теперь только самые богатые плантаторы могут позволить себе покупать рабов – слишком уж грабительские цены заламывают работорговцы и агенты кораблей с рабами.
– Но даже если можешь себе это позволить, количество порождает больше проблем, чем решает, – сказал масса. – Чем больше у тебя рабов, тем выше вероятность возникновения бунта.
– Не следовало давать им в руки оружие и позволять сражаться против белых во время войны, – ответил его приятель. – Вот и результат!
Он рассказал, как на большой плантации возле Фредериксберга поймали бывших солдат-рабов, планировавших бунт, – и только благодаря болтливости служанки, которая все рассказала своей хозяйке.
– У них были мушкеты, косы, вилы и даже копья, – продолжил приятель массы. – Они собирались по ночам убивать и жечь, а днем прятаться и продвигаться дальше. Один из их вождей сказал, что они готовы были умереть, когда сделают то, что, как показала война, можно сделать с белыми людьми.
– Они могли погубить много невинных жизней, – мрачно произнес масса.
Масса Уоллер сказал, что со времени прибытия первых кораблей с рабами произошло более двухсот бунтов.
– Я всегда говорил, что главная опасность в том, что рабов становится больше, чем белых.
– Ты прав! – воскликнул его друг. – Никогда не знаешь, кто улыбается, а сам хочет горло тебе перерезать. Даже в собственном доме. Никому из них нельзя доверять. Это у них в крови.
Кунта выпрямился, как доска, делая вид, что ничего не слышит.
– Как врач я не раз видел умирающих белых, – сказал масса. – В детали я не вдавался, но некоторые смерти казались мне подозрительными.
Кунта с трудом сдерживался, не понимая, как они могут говорить такое в его присутствии. И вспоминал все услышанное за те два года, что возил массу в экипаже. Он много раз слышал, как похвалялись кухарки и служанки, что с улыбками и поклонами подавали хозяевам еду, куда плевали или подбрасывали что похуже. Он слышал, как в еду белым подбрасывали толченое стекло, мышьяк и другие яды. Он слышал, как белые младенцы впадали в таинственную кому – и никто не видел, что служанки втыкали им в головки иголки в том месте, где волосики растут гуще всего. Кухарка из большого дома показывала ему хижину старой мамми-кормилицы – ту жестоко выпороли, а потом продали, и все из-за того, что она искалечила молодого массу, который ее ударил.