Корни

Они повернули назад. Белл замолчала. Кунта тоже ничего не говорил. Она поняла, что он не собирается говорить ей то, что у него на уме, и стала болтать обо всем подряд, пока они не дошли до ее хижины. Там она повернулась лицом к нему и замолчала. Он стоял и долго смотрел на нее. Наконец он с трудом выдавил:

– Что ж, уже поздно, ты правильно сказала. Увидимся завтра.

Он пошел прочь, крутя в руках упряжь. Только тут Белл поняла, что он так и не сказал ей, о чем хотел поговорить. Ну и ладно, подумала она, боясь предположить, что это было. Когда-нибудь он все ей скажет.

Белл правильно поступила, решив не спешить. Теперь Кунта стал много времени проводить на ее кухне, а она рассказывала ему про свою работу. Как всегда, говорила она, а он молчал и слушал. Но ей нравилось, что он ее слушает.

– Я узнала, – однажды сказала она ему, – что масса написал в завещании, что если он умрет, так и не женившись, то все его рабы отойдут маленькой мисси Анне. Но если он женится, то нас, рабов, получит его жена, когда он умрет.

Впрочем, все это не слишком беспокоило Белл.

– Здесь немало тех, кто хотел бы заполучить массу, но он больше никогда не вступит в брак. – Она помолчала и добавила: – Так же, как и я.

Кунта чуть вилку не выронил. Он был уверен, что точно расслышал слова Белл. И ему захотелось узнать, была ли Белл замужем, потому что просто невозможно, чтобы такая замечательная женщина была девственницей. Кунта вышел из кухни и отправился к себе. Он знал, что ему нужно все тщательно обдумать.

Две недели прошли в молчании, прежде чем Белл как бы невзначай пригласила Кунту поужинать вместе с ней в ее хижине. Он был так изумлен, что не сразу нашелся, что сказать. Кунта никогда прежде не был наедине с женщиной в ее хижине – только с матерью или бабушкой. Это было неправильно. Но когда он решился что-то сказать, она просто назначила ему время, и на этом разговор закончился.

Кунта тщательно вымылся с головы до ног в железой бадье с жесткой мочалкой и коричневым мылом. Потом вымылся еще раз. А потом еще раз. Затем он вытерся. Начав одеваться, вдруг заметил, что напевает песню родной деревни: «Мандумбе, как красива твоя длинная шея…» Шея Белл не была особо длинной, да и красавицей ее не назовешь, но Кунта чувствовал, что рядом с ней ему хорошо. И он знал, что она чувствует то же самое.

Хижина Белл была самой большой на плантации, и располагалась она ближе всего к хозяйскому дому. Перед хижиной была разбита клумба. Кунта часто бывал на кухне, поэтому безупречный порядок и чистота его не удивили. Белл открыла дверь, и он вошел в уютную, удобную комнату. Он увидел бревенчатую стену, кирпичный дымоход, выходящий на крышу от большого очага, рядом с которым висели блестящие кухонные принадлежности. Кунта заметил, что в хижине Белл не одна, а две комнаты с двумя окнами. Окна имели ставни, которые можно было закрывать, когда шел дождь или становилось холодно. В комнате за шторкой она спала, и Кунта быстро отвел глаза от дверного проема. В центре комнаты, где они находились, стоял продолговатый стол. Белл уже разложила ножи, вилки и ложки. В кувшине стояли цветы из ее сада. В низких глиняных подсвечниках горели две свечи. В концах стола стояли плетеные стулья с высокими спинками.

Белл предложила ему сесть в кресло-качалку возле очага. Кунта сел очень осторожно – он никогда не сидел на таких стульях, но пытался вести себя совершенно естественно, словно приход в хижину Белл был самым обычным делом.

– Я была так занята, что даже не развела огонь, – сказала она.

Кунта сразу же поднялся, радуясь, что можно что-то сделать собственными руками. Чиркнув кремнем по железу, он поджег комок хлопка, который Белл заранее положила на сосновую щепу под дубовыми поленьями. Огонь разгорелся очень быстро.

– Не знаю, как я решилась позвать тебя сюда, – сказала Белл, гремя кастрюлями. – У меня такой беспорядок, и еще ничего не готово.

– Не стоит торопиться из-за меня, – выдавил Кунта.

Но цыпленок с клецками был уже почти готов – Белл отлично знала, что любит Кунта. Накладывая еду, Белл пыталась его разговорить. Но Кунта молчал и только ел. Белл трижды подкладывала ему еду и твердила, что в кастрюле еще что-то осталось.

– Я наелся до отвала, – искренне сказал Кунта.

Несколько минут они обменивались односложными фразами, а потом он поднялся и сказал, что ему пора. Остановившись в дверях, Кунта посмотрел на Белл. Белл смотрела на него. Оба молчали, но потом Белл отвела глаза, а Кунта захромал к своей хижине.