Корни

Проснулся Кунта в прекрасном настроении. Он никогда не испытывал такого с момента, как покинул Африку. Но он никому не сказал, почему вдруг стал таким веселым и общительным. Впрочем, говорить и не нужно было. Слухи распространились быстро – все говорили, что на кухне у Белл Кунта улыбается и даже смеется. Сначала Белл приглашала его на ужин раз в неделю, потом два раза. Хотя Кунта думал, что ему стоило бы отказаться, он не мог заставить себя сказать «нет». Белл всегда готовила то, о чем он рассказывал ей. Она выбирала овощи, растущие в Гамбии, – коровий горох, окру, тушеный арахис, ямс, который запекала с маслом.

Чаще всего говорила Белл, но обоих это устраивало. Больше всего она говорила про массу Уоллера, и Кунта не переставал удивляться, как много Белл знает о человеке, рядом с которым он проводит гораздо больше времени, чем она.

– Массе известно много разных вещей, – говорила Белл. – Он доверяет банкам, но хранит деньги и дома. Никто не знает где, только я. Он заботится о своих ниггерах. Он делает для них все, но если кто-то провинится, сразу же продаст его, как продал Лютера.

– Массе важно еще одно, – продолжала Белл. – Он не взял бы светлого ниггера на его место. Ты заметил, что, кроме Скрипача, здесь все ниггеры черные. Масса всем говорит, что думает об этом. Я слышала, как он говорил самым важным людям в нашем округе, тем, у кого много светлых ниггеров, что белые мужчины слишком часто заводят детей от рабынь. А из-за этого белым приходится покупать и продавать собственную кровь, и это нужно прекратить.

Хотя Кунта никогда этого не показывал и аккуратно поддакивал, когда Белл говорила, порой он слушал ее вполуха, занятый собственными мыслями. Однажды, когда она приготовила ему кукурузную лепешку из муки, смолотой в подаренной ступке, Кунта мысленно представил, как она толчет кускус на завтрак в африканской деревне. А Белл стояла у плиты и рассказывала, что рабы жарили эти лепешки на плоских мотыгах, когда работали в поле.

Белл часто давала Кунте что-нибудь вкусное для Скрипача и садовника. Он виделся с ними не так часто, как раньше, но они все понимали. Редкие встречи становились еще более приятными, и Кунта очень ждал этих разговоров. Хотя он никогда не говорил с ними про Белл (а они никогда не спрашивали), по их лицам было понятно, что им все известно – словно он и Белл встречались на большом газоне на глазах у всех. Кунта страшно смущался, но сделать ничего не мог – да и не хотел.

Кунту все больше беспокоили серьезные вопросы, которые ему хотелось обсудить с Белл, но он так и не решался об этом заговорить. Его волновало, что в большой комнате Белл на стене висит портрет светловолосого Иисуса в рамке. Судя по всему, это был какой-то родственник их языческого бога, которого они называли «О Господь». Но все же Кунта решился спросить, и Белл сразу же ответила:

– Все попадают или в рай, или в ад. И куда ты попадешь, это твое дело!

Больше она об этом не говорила. Ответ Белл озадачил Кунту, но в конце концов он решил, что она имеет право на собственную веру, пусть даже и неправильную, а он – на свою. Он рожден с Аллахом, и он умрет с Аллахом – хотя, когда начал встречаться с Белл, у него не хватало времени на регулярные молитвы. Он решил исправиться и надеялся, что Аллах простит его.

Но теперь Кунта многое стал воспринимать спокойнее – и язычников-христиан, которые в конце концов хорошо отнеслись к иноверцу, даже такому непростому, как он. Белл всегда была очень добра к нему, и Кунте хотелось сделать для нее что-то особенное – хотя бы ступку и пестик. Однажды, когда он ехал к массе Джону, чтобы привезти мисси Анну на выходные к массе Уоллеру, Кунта остановился у зарослей камыша, которые давно приметил, и сорвал самые лучшие, какие только смог найти. Дома он расщепил камыши на тонкие волокна, выбрал самые мягкие и светлые кукурузные стебли и несколько дней плел красивый коврик с узором мандинго в центре. Получилось даже лучше, чем он ожидал. Он подарил коврик Белл, когда она в очередной раз позвала его на ужин. Она смотрела на Кунту сияющими глазами.

– На такой коврик никто никогда не наступит! – воскликнула она и убежала в спальню. Через несколько минут она вернулась, держа руки за спиной. – Я хотела подарить тебе это на Рождество, но еще успею сделать что-нибудь другое.

Белл протянула ему пару красивых шерстяных носков – в одном из них лежала мягкая шерстяная подушечка. Ни Кунта, ни Белл не знали, что сказать.

Он чувствовал аромат приготовленной еды – можно было садиться за стол. Но они продолжали смотреть друг на друга, и их охватывало странное чувство. Белл неожиданно взяла его за руку, быстро задула свечи, они вместе прошли за шторку в соседнюю комнату и легли на постель лицом к лицу. Кунте показалось, что он лист, уносимый сильным ветром. Глядя прямо ему в глаза, Белл потянулась к нему, они обнялись. Впервые за тридцать девять дождей своей жизни Кунта держал в объятиях женщину.

Глава 65