Корни

Хотя Кунта не говорил на мандинго с того времени, как его увезли из Африки, слово «месо» мгновенно сорвалось с его губ – он даже осознать этого не успел. И слово это наполнило его чувством гордости.

– А это? – Белл указала на свой стул.

– Сиранго, – ответил Кунта.

Он был так рад, что поднялся и стал ходить по хижине, указывая на разные предметы.

Постучав по закопченному котелку над очагом, он сказал «калеро», указав на свечу – «кандио».

Изумленная Белл поднялась со стула и стала ходить вслед за ним. Кунта поднял мешок со своими ботинками и сказал «бото», коснулся фляги из сухой тыквы – «миранго», подошел к сплетенной старым садовником корзине – «синсинго». Он привел Белл в спальню.

– Ларанго, – сказал он, указывая на постель, а потом: – Кунгларанг, – указав на подушку.

– Господь милосердный! – воскликнула Белл.

Судя по всему, она стала относиться к его родине с гораздо большим уважением, чем он ожидал.

– А теперь пора преклонить голову на кунгларанг, – сказал Кунта, садясь на край кровати и начиная раздеваться.

Белл нахмурилась, потом рассмеялась и обняла его. Он давно не чувствовал себя так хорошо.

Глава 67

Хотя Кунте по-прежнему нравилось бывать у Скрипача и садовника и беседовать с ними, теперь это случалось не так часто, как раньше, когда он был одиноким. И это было неудивительно – теперь он почти все свободное время проводил с Белл. Но даже когда они встречались, все было иначе: их отношение к нему изменилось. Нет, не то чтобы они перестали считать его другом, но смотрели теперь на него по-другому. Хотя они сами буквально толкнули Кунту в объятия Белл, но когда он женился, стали вести себя с ним иначе. Их разговоры с женатым другом стали не такими свободными, как раньше, и Кунта даже тосковал по прежней грубости Скрипача. Но теперь в них чувствовалось особое доверие. С течением времени разговоры их стали более глубокими и серьезными.

– Трусы! – воскликнул как-то раз Скрипач. – Белые люди хотят пересчитать всех и устраивают перепись! Они боятся, что ниггеров окажется больше, чем их самих!

Кунта рассказал о том, что Белл прочла в газете. По данным переписи, в Вирджинии белых оказалось всего на несколько тысяч больше, чем черных.

– Белые люди больше боятся свободных ниггеров, чем нас! – сказал старый садовник.

– Я слышал, что в Вирджинии около шестидесяти тысяч свободных ниггеров, – добавил Скрипач. – Но никто не говорит, сколько ниггеров-рабов. И этот штат не главный. В тех штатах, где земля самая плодородная, а урожаи на рынки перевозят на кораблях…

– Да, да, там на каждого белого приходится два ниггера! – перебил его садовник. – В дельте Миссисипи, в Луизиане, где растет сахарный тростник, во всем черном поясе Алабамы, Южной Каролины и Джорджии, где растят рис и индиго – там везде такие огромные плантации! И там работают столько ниггеров, что их и не сосчитать.

– Там такие большие плантации, что их делят на малые, и ими управляют надсмотрщики, – сказал Скрипач. – А массы, которым принадлежат эти большие плантации, всегда адвокаты, политики и бизнесмены. Они живут в городах и не появляются на плантациях – разве что иногда привозят в красивых экипажах своих друзей на День благодарения или на Рождество, или на летний пикник.

– А знаете что, – воскликнул старый садовник, – эти богатые белые люди из городов громче всех выступают против рабства!

Скрипач его прервал:

– Ну и что? Это ничего не значит! Всегда были богатые белые, которые выступали за запрет рабства. Рабство объявлено вне закона в Вирджинии десять лет назад. Но есть закон или нет, а мы все равно рабы, и прибывают все новые корабли, битком набитые ниггерами.

– А куда их девают? – спросил Кунта. – Я разговаривал с кучерами, и они рассказывали, что их массы ездят так далеко, где можно за несколько дней не увидеть ни одного черного лица.

– Есть целые округа, где нет ни одной большой плантации, – ответил садовник. – И ниггеров там нет. Там только маленькие бесплодные фермы, которые продают по пятьдесят центов за акр. Белые там так бедны, что едят землю. А еще хуже тем, у кого земля ничуть не лучше, но есть куча рабов.

– Я слышал об одном месте, где полно ниггеров, – сказал Скрипач, поворачиваясь к Кунте. – Вест-Индия. Знаешь, где это? За большой водой, почти там, откуда привезли тебя.

Кунта отрицательно покачал головой.

– Я слышал, – продолжал Скрипач, – что там одному массе принадлежит целая тысяча ниггеров и они выращивают и собирают тростник, а потом делают из него сахар и перегоняют на ром. Мне говорили, что многие корабли, как тот, на котором привезли тебя, выгружают африканских ниггеров в этой Вест-Индии, чтобы подкормить их после долгой перевозки. На кораблях они болеют и голодают чуть ли не до смерти. Их откармливают, а потом привозят сюда. За ниггеров, пригодных к работе, можно получить больше денег. Вот что я слышал.