Корни

Пока она говорила, Кунта приступил к дымящейся тарелке, которую кухарка поставила перед ним. Он любовался ростбифом, запеченной ветчиной, индейкой, курицей и уткой – Хатти ловко раскладывала все по тарелкам, чтобы подать к столу. Он едва успел проглотить кусок запеченного с маслом сладкого картофеля, как на кухню вернулись все четыре подавальщицы, нагруженные пустыми тарелками, мисками и ложками.

– С супом покончено! – объявила Хатти.

Через минуту подавальщицы вышли из кухни с подносами, нагруженными тарелками. Хатти утерла лоб и сказала:

– У нас есть около сорока минут до десерта. Что думаешь о том, что я сказала раньше?

– Мне как-то нет дела до восьмидесяти кораблей, – ответил Кунта, – пока белые дерутся между собой, а не с нами. Похоже, они жить не могут, чтобы с кем-то не подраться.

– Мне тоже нет дела, с кем они дерутся, – сказала Хатти. – В прошлом году мулат поднял бунт против этого Туссена, и он мог бы победить, если бы президент не послал наши корабли на помощь Туссену.

– Масса Уоллер считает, что у Туссена ума не хватит, чтобы стать джентльменом, не говоря уж о том, чтобы страной управлять, – ответил Кунта. – Он говорит, что все эти рабы на Гаити, ставшие свободными, еще пожалеют, что избавились от масс. Вот на что надеются белые люди. Но я точно знаю, что им гораздо лучше работать на плантациях на самих себя.

Одна из подавальщиц, вернувшаяся на кухню и прислушивавшаяся к разговору, сказала:

– Вот об этом они сейчас и говорят – о свободных ниггерах. О том, что их слишком много здесь, в Вирджинии – тринадцать тысяч. Судья не против освобождения ниггеров, которые что-то сделали, как те, что участвовали в войне за независимость вместе со своими массами, или рассказали белым о планах ниггерского бунта, или поделились каким-то лекарством, которое лечит все, – и даже белые люди это признают. Судья говорит, что массы имеют право по завещанию освобождать преданных ниггеров. Но и он, и все остальные не согласны с квакерами, что ниггеров нужно освобождать просто так. – Направляясь к двери, подавальщица добавила: – Судья говорит, что они попомнят его слова, потому что скоро появятся новые законы об этом.

– Что ты думаешь об этом массе Александре Гамильтоне с Севера? Он говорит, что всех свободных ниггеров нужно отправить в Африку, потому что белые люди и черные слишком уж отличаются и не могут жить рядом.

– Он прав, вот что я думаю, – ответил Кунта. – Но белые только говорят об этом, а сами привозят новых рабов из Африки!

– И ты отлично знаешь почему! – сказала Хатти. – Их везут в Джорджию и в Каролину – собирать хлопок. Цены на хлопок все время растут. И многие здешние массы продают своих ниггеров на Юг и получают в два, а то и в три раза больше, чем заплатили сами.

– Скрипач говорит, что белую шваль нанимают в надсмотрщики – управлять ниггерами, словно мулами, при расчистке полей под хлопок.

– Да, – кивнула Хатти. – Поэтому-то в газетах полно объявлений о беглых рабах.

Когда подавальщицы стали приносить на кухню грязные тарелки и блюда, Хатти с гордостью улыбнулась:

– Смотри-ка, они съели все, что я наготовила! А теперь масса разольет шампанское, пока стол готовят для десерта. Я знаю, ты любишь эти пирожные со сливами. – Она положила одно на блюдце и подвинула ему. – Вообще-то они лежали рядом с «пьяными персиками», но я отложила тебе отдельно, чтобы не попало спиртное.

Наслаждаясь восхитительным пирожным, Кунта вдруг вспомнил объявление о беглой рабыне, которое Белл недавно прочитала ему в газете: «Высокая мулатка с очень большими грудями, на правой глубокий шрам. Лгунья и воровка. Может предъявить фальшивую подорожную, потому что прошлый хозяин позволил ей учиться писать. Может называть себя свободной негритянкой».

Хатти уселась рядом с ним, достала «пьяный персик» из банки и отправила в рот. Оглядев свою кухню и заметив две большие бадьи с грязными стаканами, тарелками, блюдами и столовыми приборами, которые предстояло перемыть и убрать, она тяжело вздохнула и устало сказала:

– Знаю одно: вряд ли мне удастся добраться до постели этой ночью. Господи, как же со всем этим справиться!

Глава 76

Долгие годы Кунта каждое утро поднимался до рассвета, когда все остальные еще спали. Он вставал очень рано, и многие считали, что «этот африканец» видит в темноте как кошка. Что бы о нем ни думали, ему нравилось в одиночестве уходить к амбару и встречать первые лучи солнца между двумя большими стогами сена. Там он мог прочитать ежедневную молитву Аллаху – суба. Потом он насыпал сена в кормушки лошадям. Он знал, что за это время Белл и Киззи уже успеют умыться, одеться и отправиться на работу в большой дом. А главный над полевыми рабочими, Като, тоже поднимется и выйдет на улицу с сыном Ады, Ноем, чтобы ударить в утренний колокол.