Корни

– Я слышал их, когда был в твоем возрасте, от мудрой старой Ньо Бото. – Вспомнив старуху, Кунта расхохотался. – Она была лысой, как коленка! И зубов не было, ни одного! Но у нее был такой острый язык, что все ее боялись! А нас, детей, она любила, как собственных.

– У нее не было своих детей?

– Было двое, когда она была еще совсем молодой, еще до того, как она пришла в Джуффуре. Но их у нее забрали, когда на ее деревню напало другое племя. Она больше никогда их не видела.

Кунта замолчал, пораженный мыслью, которая никогда прежде не приходила ему в голову: то же самое когда-то случилось с Белл. Ему хотелось рассказать Киззи о ее сводных сестрах, но он знал, что это ее расстроит – и Белл тоже. Белл никогда больше не говорила о своих дочерях – только в ту ночь, когда родилась Киззи. Но разве его самого – и всех, кто был скован вместе с ним на корабле работорговцев – не оторвали от матери? Разве не оторвали от матерей бесчисленное множество других, кто попал сюда до него и после?

– Они везли нас сюда голыми! – сам того не желая, проворчал Кунта.

Киззи удивленно посмотрела на него, но он уже не мог остановиться.

– Они забрали даже наши имена. Родившиеся здесь, как ты, понятия не имеют, кто они такие! Но ты такая же Кинте, как и я! Никогда не забывай об этом! Наши предки были торговцами, путешественниками, святыми людьми – сотни дождей назад они жили в Древнем Мали! Ты понимаешь, о чем я говорю, малышка?

– Да, паппи, – послушно ответила девочка, но он знал, что она не понимает.

И тут ему пришла в голову идея. Он взял палку, разровнял землю между ними и нацарапал несколько арабских букв.

– Это мое имя – Кун-та Кин-те, – сказал он, медленно обводя буквы пальцем.

Киззи это заинтересовало:

– Паппи, а теперь мое имя!

Он написал. Девочка засмеялась:

– Это значит Киззи?

Он кивнул.

– А можешь научить меня писать так, как ты? – спросила Киззи.

– Нельзя, – сурово ответил Кунта.

– Почему? – огорчилась Киззи.

– В Африке читать и писать учат только мальчиков. Девочкам это незачем – ни там, ни здесь.

– А почему тогда мамми умеет читать и писать?

– Никогда об этом не говори! – резко ответил Кунта. – Ты меня поняла? Это никого не касается! Белые люди не хотят, чтобы кто-то из нас умел читать или писать!

– Почему?

– Потому что чем меньше мы знаем, тем меньше с нами хлопот.

– Я не собираюсь причинять хлопоты, – надулась Киззи.

– Если мы не поторопимся и не вернемся домой, твоя мамми причинит хлопоты нам обоим.

Кунта поднялся и зашагал к дому, но потом остановился, почувствовав, что Киззи за ним не идет. Она все еще сидела на берегу ручья, рассматривая найденный камешек.

– Пошли, – позвал ее Кунта. – Нам пора возвращаться.

Дочь посмотрела на него. Он вернулся и протянул ей руку.

– Вот что я тебе скажу, – произнес Кунта. – Возьми этот камешек и спрячь его в каком-то тайном месте. Если ты никому про него не расскажешь, то в следующую луну я позволю тебе бросить его в мою флягу.

– О, паппи! – просияла Киззи.

Глава 77

Пришло время бросать очередной камешек – и не только Кунте, но и Киззи. Почти через год, летом 1800 года, масса сказал Белл, что на неделю уезжает во Фредериксберг по делам, а в его отсутствие «за всем будет присматривать» его брат. Когда об этом узнал Кунта, он расстроился больше, чем все остальные рабы. Ему не хотелось, чтобы Белл и Киззи оказались в руках его бывшего хозяина. Еще больше ему не хотелось расставаться с ними так надолго. Конечно, Кунта не сказал ни слова, но утром, когда он вышел из хижины, чтобы запрячь лошадей, Белл его поразила. Она словно прочитала его мысли.

– Масса Джон не похож на брата, – сказала она, – но я умею обращаться с такими людьми. И это всего на неделю. Так что не волнуйся за нас. Все будет хорошо.

– Я не волнуюсь, – ответил Кунта, надеясь, что она не почувствует его ложь.

Кунта опустился на колени, чтобы поцеловать Киззи.

– Не забудь про камешек для новой луны, – шепнул он ей на ухо.

Киззи заговорщически подмигнула, а Белл сделала вид, что не слышит, хотя отлично знала, чем они занимались вот уже почти девять месяцев.

Следующие два дня прошли спокойно, хотя Белл слегка раздражало почти все, что говорил или делал масса Джон. Больше всего ей не нравилось, что он засиживается в кабинете брата допоздна с лучшим виски и большими, черными, душистыми сигарами. Виски он пил прямо из бутылки, а сигарный пепел стряхивал на ковер. Впрочем, в работу Белл масса Джон не вмешивался и занимался своими делами.

Но на третий день, когда Белл подметала крыльцо, к дому подскакала загнанная лошадь. Белый мужчина крикнул, что ему нужно видеть массу.

Через десять минут мужчина ускакал так же стремительно, как и появился. Масса Джон рявкнул, чтобы Белл зашла в кабинет. Он был глубоко потрясен, и Белл подумала, что случилось что-то ужасное. Она окончательно уверилась в этом, когда масса Джон грубо приказал собрать всех рабов на заднем дворе. Все пришли, умирая от страха. Открылась дверь, и появился масса Джон. На поясе его блестел револьвер. Холодно посмотрев на них, он сказал: