Корни

– Мне только что сообщили, что ричмондские ниггеры собираются похитить губернатора, убить всех белых жителей и сжечь город.

Рабы изумленно переглянулись, а масса Джон продолжил:

– Слава Богу – и нескольким умным ниггерам, которые, узнав об этом, вовремя предупредили своих масс, – заговор удалось раскрыть. Большинство ниггеров, которые это задумали, уже схвачены. Вооруженные патрули на дорогах ищут остальных. Я должен быть уверен, что никто из них не решит заночевать здесь. Если кто-то из вас задумывает бунт, знайте, что я буду патрулировать день и ночь. Никому не разрешено даже шага ступить с плантации! Никаких собраний! После наступления темноты никому не выходить из хижин!

Помолчав, он похлопал по револьверу и добавил:

– Я не такой терпеливый и мягкий с ниггерами, как мой брат! И если кто-то из вас хотя бы подумает о том, чтобы нарушить правила, ему не спастись от пули между глаз! А теперь пошли вон!

Масса Джон сдержал слово. Два дня он выводил Белл из себя, требуя, чтобы Киззи каждый раз пробовала его пищу. Целый день он носился по полям верхом, а по ночам сидел на крыльце с ружьем на коленях. Он так пристально следил за всем, что рабы не осмеливались даже обсуждать бунт, не то чтобы планировать собственный. Получив и прочитав очередной выпуск газеты, масса Джон сжег его в камине, а когда днем приехал сосед, он велел Белл уйти из дома, и они уединились в кабинете за закрытыми ставнями. Никто ничего не знал о заговоре, тем более о его последствиях. Белл и все остальные страшно тревожились – не о Кунте, потому что он был в безопасности при хозяине, а о Скрипаче. Скрипач уехал за день до этого, чтобы играть на большом светском балу в Ричмонде. Рабам оставалось только предполагать, что могут сделать в Ричмонде обезумевшие от паники белые с чужими черными.

Кунта и масса вернулись на три дня раньше – их поездка сократилась из-за бунта. Скрипача все еще не было. После отъезда массы Джона установленные им ограничения были сняты, хотя и не полностью. Масса был очень холоден со всеми. Только когда Кунта и Белл остались в хижине вдвоем, он рассказал о том, что слышал во Фредериксберге. Черных бунтовщиков уже схватили и пытали, чтобы они выдали всех участников заговора. Кто-то признался, что бунт задумал свободный кузнец по имени Габриэль Проссер. Он набрал около двухсот черных – камердинеров, садовников, уборщиков, подавальщиков, кузнецов, изготовителей канатов, шахтеров, матросов, даже проповедников – и обучал их больше года. Проссера все еще разыскивали. Полиция прочесывала окрестности в поисках подозреваемых. Патрульные из белой швали бесчинствовали на дорогах. Ходили слухи о том, что некоторые массы стали избивать рабов, порой до смерти, безо всякого повода.

– Похоже, приходится надеяться только на то, что мы – это все, что у них есть, – сказала Белл. – Если они убьют нас, у них вообще не останется рабов.

– Скрипач вернулся? – спросил Кунта.

Ему было стыдно: он так увлекся рассказом, что до сих пор даже не поинтересовался судьбой друга.

Белл покачала головой:

– Мы все страшно беспокоимся. Но наш Скрипач – ушлый ниггер. С ним все будет хорошо.

Кунта все же волновался:

– Он же еще не вернулся.

Когда Скрипач не вернулся на следующий день, масса написал письмо шерифу и велел отвезти его в город. Кунта так и сделал. Он видел, как шериф читает письмо и молча качает головой. Возвращаясь домой, Кунта ехал очень медленно, мрачно вглядываясь в дорогу и гадая, увидит ли он когда-нибудь Скрипача. Ему было стыдно, что он никогда не говорил Скрипачу, какой тот хороший друг – несмотря на пьянство, сквернословие и другие недостатки. И тут Кунта услышал плохое подражание говору белой швали:

– Эй, ниггер!

Кунта подумал, что ослышался.

– Куда, черт тебя побери, ты едешь? – снова раздался голос.

Кунта натянул поводья и огляделся по сторонам, но никого не увидел.

– А если у тебя нет подорожной, ничего хорошего тебя не ждет, парень!

И с этими словами из канавы вылез оборванный, весь в синяках и царапинах, перепачканный грязью, но улыбающийся от уха до уха Скрипач.

Кунта заорал от радости, спрыгнул с сиденья, и через мгновение они со Скрипачом уже обнимались, плясали и громко хохотали.

– Ты – худший африканец из всех, кого я знаю, – кричал Скрипач. – Я знаю, ты никогда не показываешь, как рад кого-то видеть.

– Сам не знаю, почему я такой, – смущенно бормотал Кунта.

– Хорошо же ты встречаешь друга, который на четвереньках прополз всю дорогу от Ричмонда, только чтобы увидеть твою безобразную рожу.

Слова эти встревожили Кунту:

– Все было так плохо, Скрипач?

– Плохо – это не то слово. Думал, что буду играть дуэты с ангелами, прежде чем доберусь сюда!

Кунта подхватил перепачканный футляр со скрипкой, они оба забрались на сиденье и покатили домой. Скрипач говорил без умолку.

– В Ричмонде страшно перепугались. Полиция хватала ниггеров и всех без подорожной швыряла в тюрьму. И им еще везло. Гораздо хуже было тем, кто попадал в руки белой швали. Их избивали так, что они вообще теряли представление обо всем на свете.