Корни

– Я слышал, масса Джефферсон говорит, что рабство плохо не только для нас, но и для белых. Он согласен с массой Гамильтоном: черные и белые слишком разные, чтобы мирно жить друг с другом. Говорят, масса Джефферсон хочет, чтобы мы были свободными, но не слонялись по всей стране, отбирая работу у бедных белых. Он лучше бы отправил нас назад в Африку, постепенно, не поднимая шума.

– Лучше бы масса Джефферсон поговорил с работорговцами, – фыркнул Скрипач. – Похоже, у них совершенно другое представление о том, куда должны плыть корабли.

– А когда масса ездит на другие плантации, я слышу, что многих рабов продают, – сказал Кунта. – Целыми семьями отправляют на Юг. Вчера мы встретили по дороге одного работорговца. Он помахал, улыбнулся и поднял шляпу, но масса сделал вид, что не заметил его.

– Вот ведь! Эти работорговцы вьются в городах, словно мухи, – сказал Скрипач. – В последний раз во Фредериксберге один из них чуть меня не схватил – я вовремя показал свою подорожную. Я видел, как старого седобородого ниггера продавали за шестьсот долларов! А молодые идут еще дороже! Но ведь этот старый ниггер уже ни на что не способен. Его привязали к аукционному столбу, и он закричал: «Вы, белые люди, превратили землю Господа в АД для моего народа! Но есть СТРАШНЫЙ СУД! Грядет Судия! И вы все окажетесь в АДУ! Не МОЛИТЕ о пощаде, когда придет ЧАС РАСПЛАТЫ! Вам не помогут ни ваши ЛЕКАРСТВА… ни БЕГСТВО… ни все ваши РУЖЬЯ… ни МОЛИТВЫ… НИЧЕГО!» Но они заткнули ему рот. Этот старый ниггер говорил как проповедник – как настоящий проповедник.

Кунта заметил, как встревожилась Белл.

– Этот старик… Он был очень черным, худым, с длинной седой бородой и с большим шрамом на шее?

– Да, – удивленно ответил Скрипач. – Он в точности такой. Ты знаешь его?

Белл посмотрела на Кунту глазами, полными слез.

– Это проповедник, который крестил Киззи, – печально сказала она.

Тем же вечером Кунта сидел у Скрипача, и тут в открытую дверь постучал Като.

– Что стоишь на улице? – крикнул Скрипач. – Входи!

Като вошел. Кунта и Скрипач были ему рады. Они как раз говорили о том, что хорошо бы подружиться со спокойным, крепким Като, как когда-то со старым садовником.

Като был явно встревожен.

– Я хотел лишь сказать, что лучше бы черным не слышать этих страшных историй о том, как людей продают на Юг. – Он чуть помолчал, а потом добавил: – Честно говоря, я пришел к вам, потому что черные так боятся Юга, что работать не могут. – Он еще немного помолчал. – А больше всего меня тревожит Ной. Если меня продадут, ну что ж, так тому и быть. А Ной – он ничего не боится.

Они посидели и поговорили, и Кунта почувствовал, что Като был приятен их теплый прием. В конце концов договорились не рассказывать самые страшные новости, чтобы без нужды не беспокоить работников на плантации.

Но примерно через неделю Белл отложила в сторону вязание и сказала:

– Похоже, кто-то здесь прикусил язык – или так, или белые перестали продавать ниггеров. А я точно знаю, что такого быть не может!

Смущенный Кунта был поражен. Белл – и, похоже, все остальные на плантации – интуитивно почувствовали, что они со Скрипачом что-то утаивают. И Кунта снова начал рассказывать о продаже рабов – конечно, опуская самые неприятные детали. Но рассказывал он и об успешном бегстве. О том, как хитроумные и быстроногие рабы умело сбегали от своих хозяев и обводили вокруг пальца бестолковых патрульных. Как-то вечером он рассказал о светлом камердинере и черном конюхе, которые украли экипаж, лошадь, одежду и шляпу. Светлый притворился богатым массой. Когда они проезжали мимо белых патрулей, он принимался изо всех сил ругать своего черного кучера. Так они добрались до Севера и стали свободными. А в другой раз Кунта рассказал о не менее предприимчивом рабе, который всегда гнал своего мула галопом на патрульных, а потом прямо на ходу показывал им большой красивый документ, который, по его словам, объяснял его срочную поездку. Этот раб совершенно правильно предположил, что неграмотная белая шваль скорее отпустит его, чем признается, что не умеет читать. Кунта теперь часто смешил рабов – рассказывал, как черные беглецы научились имитировать хроническое заикание. Белые патрульные теряли терпение, часами пытаясь узнать у черных, куда они направляются, и отпускали их. Он рассказывал, как беглецы с кажущейся неохотой признавались, что их богатые массы презирают бедных белых и терпеть не могут, когда те мешают их слугам исполнять поручения. Однажды Кунта насмешил всех до слез рассказом о домашнем слуге, который благополучно добрался до Севера, совсем чуть-чуть опередив преследовавшего его хозяина. Масса обратился к полисмену. «Это мой ниггер!» – орал он, указывая на своего раба, а черный делал вид, что ничего не понимает, и твердил: «Я в первый раз вижу этого белого человека!» Симпатии толпы были на стороне черного, и полисмен приказал белому успокоиться и идти прочь, пока его не арестовали за нарушение порядка.