Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1

- Не виниться пришла она ко мне, - продолжала рассказывать о нежданном визите жены председателя, - а вины искать на мужа. Узнала про то, как мы вдвоём с ним с машиной ухайдакивались, измерила на свой лад и решила, что раз я с немцем спала, то уж с Иваном Ивановичем и подавно. Вот и припёрлась, змея, вызнать у меня про это, чтобы уравняться с ним да снова помыкать. Не вышло! Не в чем мне было признаваться. Чист Иван Иванович, как ангел. А эта стерва не постеснялась даже пожаловаться, что не спит он с ней, перестал быть мужиком. И это в оправдание себе зачислила. И не скажет, что ослаб председатель уже после войны и её блядства, и немудрено от такой жизни, только я не верю ей, просто противна она ему стала на время, гордый он. Его ведь дважды расстреливали, тоже не только поседеешь.

- Как так? – удивился Владимир.

- А так, - похоже, Варя уже и забыла, что стоят они голиком, что время заняться любовью. – Сначала немцы, когда пришли, за то, что не сохранил хозяйство, нам раздал да припрятал большую часть. Кто-то из наших его и выдал. Да ещё за невыполнение сельхозпоставок, когда наши партизаны стали мародёрствовать в округе. Стреляли-то немцы поверх головы перед всеми нами в назидание, да он-то не знал, что не в голову или грудь. Конечно, сильно напугался, может и подорвал какой мужской нерв. Потом и наши приговорили к расстрелу за работу на немцев, а куда было деваться нам, когда бросили нас защитнички и удрали да повыжигали всё вокруг, разграбили, разломали. Посадили его в подвал в костёле в ожидании расстрельной команды, но на его счастье приехал какой-то разумный партийный начальник и отменил приказ до времени, пока война и пусто с работниками в колхозе. Так до сих пор того расстрела и не отменили совсем, вроде и живой, и мёртвый в одно и то же время, занервничаешь поневоле.

Варя снова зябко потёрлась об него, почесалась щекой, убирая щёкотный зуд от прикосновения к волосам на его груди, продолжала:

- Когда поняла она, что не найдёт у меня вины на Ивана Ивановича, сразу же перестала рюмить, даже повеселела, стала хвастаться своим партизанским кобелём, как он красив и силён, как все девки на него вешались, а он только к ней ластился, её любил, всё свободное время с ней валандался. Рассказывает и смотрит, гадина, на меня внимательно, караулит, когда я боль свою покажу, слезами зальюсь оттого, что у меня не партизан был, а немец. А мне только жалко её, и боли никакой. Не понять ей, мотылихе, и никому не понять, что у меня с немцем было. То всё во мне затаёно накрепко, моё, никому не уделю ни капли.

Она снова поцеловала Владимира в губы.

- А ей-то так уж хотелось, чтобы защемило меня, раз не стала ей пособницей. Слушаю я, всё понимаю, и возненавидеть не могу, жалко только. Поняла и она, наконец, разревелась, бросилась ко мне на колени, мочит их, и я с ней реву. Заливаемся каждый о своём и от жалости друг к другу.

Варя усмехнулась ему в грудь.

- Недолго, однако, мы жалели друг друга. Оттолкнулась она от меня, стала просить чуть не в крик, чтобы усмирила я мужа, оправдала её перед ним, сама ведь грешна. Не привыкла сама виниться у него, не любит она его, не жалеет, во всём свою выгоду в первую очередь блюдёт. Только не там она просила. Её пожалеть – Ивана Ивановича предать! Сказала ей по-хорошему: бери ноги в руки да мотай к своему партизану, а Ивана Ивановича оставь с детьми, там у тебя ещё есть и ещё будут, а для него дети – всё, после того, как ты скурвилась.

Варя отняла голову от его груди, откинулась слегка, чтобы видеть его лицо, продолжала с силой:

- Как змея она взвилась на меня за те слова, зашипела, брызгая ядовитой слюной, и выскочила из дома, выдав напоследок: «Шлюха немецкая!». Только запах отвратный остался, долго я потом проветривала комнату да хныкала в тряпочку.

Она вздохнула освобождено. Владимир не стал больше ждать, подхватил её на руки, она ойкнула радостно, обхватила за шею, перекатив шары-груди на его волосатую грудь, и он осторожно понёс её большое и тяжёлое тело в дом, слегка задыхаясь от натуги, а она тихо посапывала ему в ухо, смежив глаза и погрузившись в недолгий сказочный бабий сон наяву.

- 7 –