Корни обнажаются в бурю. Тихий, тихий звон. Тайга. Северные рассказы

Он медленно выжал сцепление, включил скорость; поднимая тучи пепла, машина убыстряла и убыстряла ход, подпрыгнув на пеньке, нырнула в клубы дыма, исчезла из глаз; Александр шагнул вслед раз, другой; под ноги ему попался обгорелый пень, он тупо посмотрел на него и опустился рядом на выжженную землю, стараясь успокоить себя.

Толпа людей вокруг нехотя бралась за лопаты, опять рассыпалась широким фронтом.

— Вставай, Саша, — сказала Галинка Стрепетова, оказавшаяся рядом. — Прежде времени нечего умирать, она же там не одна, что-нибудь придумают.

Он молча и враждебно поднял на нее глаза, кивнул, она была права, нужно встать и что-нибудь делать, подумал он, иначе не выдержишь в этой выжженной пустыне, где все выгорело до черноты и где не осталось, казалось, ни земли, ни неба, а был один лишь серый пепел, движущийся от малейшего ветра.

8

Броском пробив полосу опадавшего пламени, Шамотько повел машину медленнее, мешал дым, стлавшийся плотным толстым ковром. Впереди начиналось самое опасное, первый вал огня, неостановимо катившийся по тайге, и даже глубоко в земле выгорали корни, а между стволов и в вершинах были сплошняком бушующие потоки. Только бы проскочить.

Машина мчалась, расплескивая огонь, и остановиться было нельзя, два человека, отделив себя от остального, надежного и привычного мира, летели куда-то в огненную тьму, один держал баранку, второй, сжавшись, сидел рядом. Взревев, машина вошла в огонь, ударилась крылом о ствол дерева, и оба они видели, как пламя стало жадно лизать капот и стекла кабины. Шамотько почти ничего не различал впереди и вел машину по памяти, кашляя и задыхаясь от дыма, вдобавок слезы заливали лицо, и машина мчалась вслепую. «Там люди… Много людей…»

Шамотько увеличил скорость и в следующее мгновение увидел, что навстречу падает, не падает — стремительно мчится что-то высокое, охваченное огнем. Он локтем толкнул Головина и больше ни о чем не успел подумать; удар, от которого все застонало, обрушился на машину; шофера примяло, перемешало с железом и рулем, в лицо Головину впились осколки стекла, теряя сознание, он прикрыл лицо руками, и его, выбросив из кабины, отшвырнуло в сторону. И полет этот продолжался долго, пронзительный, как стон, движение оборвалось, и боли не было. Он ослеп, оглох, но он видел какую-то тихую, спокойную полянку, траву, свежую, сочную, видел зеленые деревья, затем наступила минута неожиданной, невероятной тишины; и деревья стояли нетронутые, чистые, и трава сочилась росой, и белка весело и хлопотливо пощелкивала орехи. И самое главное — он видел, он все видел. Что за чушь? Какой пожар? Он просто летит над землей, над той, своей землей, и вся она была перед ним, вот и Игрень-река петляет…

Перед ним появилась Ирина, почему-то маленькой девочкой. Он еще должен успеть, подумал он, присматриваясь к странным, словно танцующим деревьям и всплескам огня. В его сознании родился тихий звук, похожий на плач ребенка, он прерывался и опять возникал. Чудо… где-то рядом плакал ребенок, Головин помотал головой, словно освобождаясь, уперся руками в землю, приподнялся, плач продолжал звучать; нет, так ведь совсем с ума можно сойти, ведь сгорит ребенок, как же он сюда мог попасть?

Головин нащупал возле себя мягкий продолговатый предмет, и плач оборвался. Подняв с земли обомшелый кусок дерева, он прижал его к груди обеими руками и пошел, слепо разгребая горячий воздух, задыхаясь и непрерывно кашляя, и ему казалось, что шел он с завязанными глазами, шел, срывая плотную жгущую повязку с лица, но это почему-то никак не удавалось. Ему казалось, что стоит это сделать, и кошмар исчезнет. «Поздно», — едва успел он совершенно проясненно подумать, исчезая в густом удушливом дыму, охватившем его бесшумно и быстро, и делая тщетное усилие побежать.

Через несколько минут двигающиеся за пламенем люди услышали крик, вслед за тем из огня выскочил человек. Размахивая горевшими рукавами, он заметался из стороны в сторону, и Александр, бросившись к нему, повалил его на землю, срывая тлевшую одежду, стянул пузырившиеся, обжигавшие руки сапоги; по его лицу нельзя было узнать, кто это, оно распухло и потрескалось, и особенно брови, и Александр, взглянув, попятился. Подбежали остальные, и Александра оттерли в сторону.

Один из рабочих перевернул обгоревшего на спину.

— Да это же Трофим Иванович, директор, — сказал он испуганно, медленно выпрямился и отвернулся; людей становилось все больше, и стояли они тихо; это была первая жертва, и никто не знал, что делать дальше; Раскладушкин, сняв фуражку и прихрамывая, накрыл лицо Головина грязным куском брезента, тяжело разогнулся, держа фуражку под мышкой.

— Надо в поселок везти, — сказал он тихо, больше самому себе. — Судьба, видать. Вот уж лютая смерть, а человек хорошо жил, по совести. Не в пример нам, дуракам.