Корни обнажаются в бурю. Тихий, тихий звон. Тайга. Северные рассказы

Грузовик, в котором приехал Головин, прогромыхал пустыми улицами и остановился у конторы, и молоденькая, в белой кофточке, секретарша, увидев Головина, обрадованно выскочила ему навстречу; он, на ходу расстегивая пиджак и вытирая потную шею, прошел в кабинет, оставив дверь открытой; секретарша, быстро и ловко мельча шаг от сильно суженной у коленей юбки, вошла следом с пачкой телеграмм и писем.

— Что, Лиза, новости есть?

— Обком сегодня вызывал два раза, Трофим Иванович.

— Кто?

— Товарищ Гаранин.

— Сам?

— Просил немедленно позвонить, — кивнула Лиза.

— Хорошо… Они всегда выбирают самое подходящее время. Пожалуйста, скажи шоферу, пусть не отлучается, можно поспать и в кабине. Хотя погоди… У него жена в роддоме… Нет, нельзя, пусть не отлучается. В конторе никого?

— Кроме меня, никого, Трофим Иванович.

— Вижу. Так, значит, Гаранин? Да, Лиза, будь добра, принеси воды.

Девушка вышла. Головин поднял трубку телефона, потер ею висок; в голове звенело, ни на минуту не умолкал в кабинетной тишине голос огня, и Головин некоторое время ошалело смотрел на трубку, не понимая, зачем снял ее. Потом вспомнилось имя Гаранина, и Головин подумал, что опять будет разговор о плане, да люди же не каменные, тоже две недели без сна и отдыха, и лесу сколько пропало. Это же преступление. Новшество за новшеством в науке и технике, а лето наступит, опять полыхает тайга…

Он не заметил, как задремал; из разжавшихся пальцев выползла трубка и стукнула о стол. Он испуганно открыл глаза. Что? Да, Гаранин… Надо звонить, что-нибудь не так. Безынициативность, бесхарактерность и прочее; наверное, Кузнецов уже доложил свои соображения, или не понравился проект… Утопия. А впрочем, черт с ним, зачем ему думать об этом так, словно проект отвергли вчера, а не десять лет назад.

Вызвав телефонистку, он попросил соединить с Северогорском, и скоро возник голос Гаранина, далекий, тихий, отчетливый.

— Здравствуй, Головин! Ты?

— Здравствуйте, Кирилл Петрович. Слушаю вас.

— Сообщи, пожалуйста, как дела? Нужна помощь? В верхних районах пожар, кажется, на спад пошел — можем людей немного подбросить.

— Спасибо, Кирилл Петрович, у нас тоже к концу идет. Ветер помог, похоже, дождь собирается.

— Ага… Ну, держись. Есть для тебя новость, познакомился с проектом. Зря ты столько молчал. Многие отзываются одобрительно. Слышишь, из ЦК звонили, ты что же, и туда отправил? Говорят, очень много полезного… Ты, брат, в самую точку попал, передаем в Совет Министров РСФСР, в специальную комиссию. Слышишь? Алло, Головин…

— Да, да… Слушаю вас.

— Через полмесяца назначено обсуждение, к двадцать пятому августа ждем тебя. Рад? Слушай, Головин, алло… После обсуждения поедешь в Хабаровск на совещание… Да, да. Межобластное, по развитию лесной промышленности Дальнего Востока… Алло… Проводится Академией наук, выдвинули твою кандидатуру. Алло… Готовится специальный закон. Что? Какой закон? По Российской Федерации. Вот я и говорю — в самую точку, возможно… Алло…

В трубке щелкнуло, после недолгой паузы озабоченный голос телефонистки сообщил:

— Северогорск опять не отвечает, обрыв, Трофим Иванович.

— Дьявол…

Головин положил трубку. Хорошо… Наконец-то! Всем этим специалистам… Всем таким, как Матвеев… Гуляев и этот Кузнецов. Ишь сидит, пронырливая борода, о чем они шепчутся? Узнать бы… Все равно, теперь они по-другому запоют — обсуждение, поддержка Гаранина…

Головин хотел встать, в комнату вошел первый секретарь обкома. Гаранин? Зачем он здесь? Ах да, заседание обкома, его проект… надо чертежи развесить. Неужели он забыл кнопки? И при чем здесь закон по Федерации?

Головин заторопился, но вместо знакомых схем и таблиц под руками поднялись вывороченные, перепутавшиеся камни, целая груда огромных, серых булыжников, он полез по ним, но их все прибавлялось, они как-то на глазах складывались, и все вверх, и он, начиная нервничать, цеплялся за них, и руки срывались, из-под ногтей стала сочиться кровь, он и боль почувствовал, и понял, что это всего лишь сон, и хотел проснуться, но никак не мог, и, когда, наконец, серый навал из булыжников исчез, как бы растаял в тумане, он сразу успокоился и затих.

7

Вошла секретарша Лиза, покачивая бедрами, пересекла кабинет, поставила на стол графин со свежей водой. Уронив голову на телефонную трубку, Головин спал, приоткрыв губы; он не слышал легких шагов девушки, поправлявшей портьеры и стулья у большого стола для заседаний, не услышал он и стрекота мотоцикла, рассыпавшегося и замершего под окнами конторы, и сердитых, загудевших потом голосов в приемной. Лиза пыталась было загородить собой дверь в директорский кабинет, но сразу отодвинулась, встретив взгляд приехавшего; потом она смотрела через раскрытую дверь и ахала. Назаров, мастер центрального, тряс директора за плечи, драл за уши, а тот лишь безвольно мотал головой и мычал. Тогда Назаров стал лить ему на голову воду из графина, и Головин с усилием открыл глаза, увидел Назарова и, медленно приподнявшись, сжал стоявший коробом обгорелый комбинезон на груди у мастера.