Под обрывом удили рыбу, из одного бота вытягивали огромную, килограммов в пятьдесят, чавычу. Я дождался, пока ее вытянули, огромную, с утолщенным сизым брюхом. «Наверное, икрянка», — подумал я, отправляясь дальше. У бани по-прежнему суетилась горбатая фигура дяди Аксена, теперь там у дверей уже выстроилась порядочная очередь, и желавшие помыться нетерпеливо покрикивали, поторапливали тех, кто мылся. Солнце едва-едва свернуло с полнеба, впереди были еще и длинный летний остаток дня, и короткий, по-северному, прохладный вечер, когда мы будем возвращаться на свой пикет и над рекой будут разноситься наши голоса.
Я подхожу к почте, к домику, в котором расположены все «ведомства» Козыревки: сберкасса, поселковый Совет, контора рыбкоопа, контора мастерского лесоучастка № 19 и, наконец, почта.
Я обхожу весь домик кругом, читая вывески и удивляясь огромным вывороченным пням, наваленным грудой неподалеку от домика. Курица с белыми пушистыми цыплятами яростно разрывает землю и отчаянно квохчет, а над нею на пне сидит большая старая кошка и, напружинившись, пристально глядит на цыплят, поводя круглой усатой мордой. Я шикаю на кошку и вхожу на крыльцо. На почте пожилая женщина в яркой косынке отдает мне несколько писем. В ответ на мой вопрос о книгах женщина в косынке неласково отвечает, что книгами в Козыревке торгует магазин рыбкоопа, а здесь только журналы. И она, порывшись где-то внизу, у пола, выбрасывает передо мной на стойку несколько прошлогодних «Огоньков», два «Театра» за шестьдесят четвертый год, «Музыкальную жизнь» № 4 за шестьдесят пятый, еще «Советскую женщину», «Овощеводство» и два «Дальних Востока» того же года. Я пожимаю плечами, нехотя перекидываю страницы «Советской женщины».
— Смотреть не разрешается.
— Что? — не понимаю я.
— Весь товар испортили. Все перелистывают, и никто не берет, пальцами захватали, после вас кто будет брать?
— Ну что вы, — говорю я, искоса разглядывая узоры на косынке. — Я так давно искал эти журналы.
Женщина в косынке подозрительно смотрит на меня, когда я подаю ей деньги, она даже забывает их пересчитать, потом спохватившись, долго роется где-то под прилавком и протягивает мне несколько научно-популярных брошюр, среди которых «Сердце ребенка» авторов О. Д. Соколова-Пономарева и В. П. Бисярина, «Предупреждение плоскостопия» автора А. В. Чоговадзе, «Берегите глаза на производстве» Б. А. Клейбса.
Два дня назад мне в глаза что-то попало, наверное, песок, и я почти сутки не спал, глаз так слезился, что я уже думал, что он вытечет. Самородов долго со мной возился, промывая мне глаз крепким чаем, выворачивая верхнее веко.
Я с интересом листаю брошюру, тут много цветных иллюстраций, и я засовываю ее отдельно, в карман пиджака. Остальные я связываю вместе шпагатом, который мне предлагает женщина в косынке, и прощаюсь.
— Будьте здоровы, — озадаченно отвечает она и задумчиво сообщает: — У нас тут долго валялось «Акушерство», да вот куда-то исчезло, никак не найду.
— Да, это очень жаль, — говорю я от двери.
— Скоро будет почта. Заходите, — женщина в косынке теперь почтительно говорит мне «вы». Кроме того, она заметила мой интерес к узорам на ее косынке и кокетливо ее поправляет на своих прямых и жестких волосах. В ее возрасте это выглядит забавно, и мне хочется купить у нее что-нибудь еще.
— Благодарю вас, обязательно.
Я медленно иду по поселку с тяжелым свертком под мышкой, на противоположной стороне втаскивают в дом через окно зеркальный шкаф, у здания школы играют в волейбол, а вот, насвистывая, подросток несет на плече бензомоторную пилу «Дружба». Рычит трактор. Проходят лесовозные машины. Жизнь поселка вся на ладони, и не нужно заходить в дома, чтобы узнать, что творится за стенами. Кстати, здесь никогда не закрывают дверей и в любой дом можно войти когда угодно. О воровстве и о ворах здесь не слышно, и милиционеров здесь совсем нет. На всю долину Игрени их пятеро, и все они в Синей бухте, в устье Игрени.
У многих домиков дымят летние печи — прямо на улице женщины готовят еду и переговариваются, делятся новостями и заботами. Когда проходит автомашина, весь поселок затягивает сухая и стойкая пыль, начинаешь чихать.