Корни обнажаются в бурю. Тихий, тихий звон. Тайга. Северные рассказы

Мы с Савиным и Венькой Чижиковым начинаем ставить палатку, и по нашим ногам все бегут и бегут потоки воды. Мне холодно, я чувствую себя маленьким и слабым, ничего нельзя сделать — хочешь не хочешь, приходится забивать колья, натягивать полотно, и дождь размывает тебя, от дождя можно сойти с ума. Еще немного, и все, все бросишь, и закричишь, и кинешься в этот хлещущий с неба холодный, бездушный океан, бросишься и захлебнешься. На берегу радостно вопит Толька Устюжанин, и его голос заставляет всех вздрогнуть.

— Ты чего? — кричит, надрываясь, Савин.

— Рыбу поймал, — доходит до нас сквозь дождь ответ. — Прямо на берег выскочила! Эх черт, здоровая, кижуч, кажется!

— Давай ее сюда! — загорается Савин, но останавливается под взглядом Чижикова и с кряхтеньем начинает забивать колья обухом топора. — Окапывай канавой кругом, поглубже бери, — говорит он мне. — Смоет.

Вспомнив, он опять распрямляется и кричит Тольке Устюжанину:

— Ты его камнями привали да место заметь — утром сварим!

Мокрый черенок лопаты противен и холоден, теперь хоть есть какое-то дело, и лопата скрежещет по гальке, и тело понемногу согревается. Я копаю с остервенением и со злобой думаю о Козине. Чем он лучше нас?

16

Первый порыв бури рушится на реку через полчаса примерно, когда палатка уже стоит и мы с Венькой Чижиковым заваливаем ее края мокрой галькой, чтобы не сорвал ветер. Уже темно, а Самородов с Черновым все не возвращаются, у берега стучат моторы катера — его прожекторы освещают реку перед островом, и мы торопимся, на остров лезет лес. Первый шквал ветра рушится как-то наискось сверху, разрывая дождь, палатка выгибается к земле, трещит. Савин хватает ее ускользающий край и, споткнувшись, падает; нам кажется, что над островом еще долго мерцает белесый, медленно исчезающий свет, а с востока уже накатывается новая волна.

— Помогите лодку вытащить! — кричит Толька Устюжанин, и мы, высоко поднимая ноги, спешим на крик и совместными усилиями выволакиваем лодку на берег, подальше от воды.

— Вот бодяга, чуть не унесло, — говорит Толька Устюжанин, отдуваясь, — если б не проведал раньше, поминай как звали. Слышите, трос звенит, как балалайка, вот зараза.

В голосе у него еще испуг и радостное возбуждение, что уберегли лодку. На нас кто-то надвигается из темноты — это подходят Самородов с Черновым.

— Лодку вытащили? Успели? Ага, молодчаги.

Глаза привыкают к темноте, и мне кажется, что дождь начинает слабеть, не так хлещет, или это мы уже окончательно привыкли. Подходит Терентьев, затем от палаток — Козин, он с багром, и все вначале молчат.

— Мы с Денисом осмотрели остров, — говорит Чернов, словно ничего не случилось. — Есть два опасных места, черт их возьми, лес набивает на косу, — Чернов машет рукавом в темноту, — там будет бригада Терентьева. Они уже приловчились к той косе. Ты что, Козин, — спрашивает он Козина, — уже отдохнул?

— Отдохнул.

— Ну что ж, хорошо, пойдешь в свою бригаду, — голос Чернова все так же ровен, словно он не придает приходу Козина никакого значения, и другие вместе с ним не обращают на Козина внимания и продолжают заниматься каждый своим делом.

Напружинившийся и весь точно взъерошенный, Козин несколько минут озадаченно топчется на месте и отходит.

— Тебе, Денис, придется выделить им два человека. Большого скопления леса ни в коем случае не допускать. Если будет создаваться угроза — немедленно присылайте сюда. Понятно?

— Понятно, — говорит Терентьев.

— Тебе, Денис, правый берег. Вся команда катера и я — в подмогу. Принимай командование. На катере останется один механик и капитан, машинам работать, чтобы не разрядить аккумуляторы. Фонарь свой не гаси, капитан, следи за рекой, — отдает он свое сугубо штатское приказание, и капитан обидчиво дергает губой.

— Ну, ребята, с богом, в обиде не останетесь.

Я стою рядом с Козиным, я знаю, что Самородов пошлет в бригаду Терентьева меня и еще кого-нибудь. А меня обязательно, как пить дать, уж он не пропустит случая, чтобы не послать меня куда потруднее, с того случая с баржей он делает это нарочно, и я не подаю виду и все исправно выполняю. А на этот раз не пойду, пусть меня хоть четвертует, с Козиным мне нельзя идти. Я отодвигаюсь от Козина, как могу, дальше.

— Савин с Тюриным пойдут к Терентьеву на мыс, — говорит Самородов, я не вижу его лица, а только слышу голос. — Давай, ребята, лес не ждет.

— Я не пойду, — отзываюсь я и знаю, что не пойду ни за что на свете.

Самородов коротко взглядывает и, словно что вспомнив, устало машет рукой.

— Ладно, пойдешь ты, Чижиков. Расходись, не до митингов, после помитингуем.

Прожектор с катера описывает над нашими головами широкую дугу, в его свете потоки падающей сверху воды сверкают, искрятся; некоторое время столб света стоит прямо, вертикально, затем опять начинает шарить по реке.

— Не пяльтесь на свет, глаза берегите, — говорит Самородов, его никто не слушает.

В этом кромешном месиве толстый, кургузый сноп света кажется сейчас средоточием жизни, спасением, надеждой, защитой от темноты, дождя и ветра.