Корни травы

На столе было накрыто на двоих, но хватило бы и на десятерых. Еда была непривычной на вкус, очень пестрой, со множеством экзотических приправ.

—Ты должен про все мне рассказать, — сказала она. — Как все замечательно!

—Девушка превосходно готовит. Я сам ее учил. Когда она спустилась сюда с гор, она не могла отличить ножа от вилки.

Казалось, он гордится этим.

—Даже не хочется ничего портить, — сказала она.

—Еда для того, чтобы есть, — ответил он. — Попробуй.

Он ел много, со смаком, и скулы его ходили вверх-вниз с методичностью и проворством прожорливого морского плотоядного. Равномерный ритм его жевания прерывался лишь тогда, когда он рассказывал про то или иное блюдо.

—Для американской женщины у тебя отличный аппетит, это хорошо, — кивнул он одобрительно.

—Как все вкусно и, кроме того, хороший секс разбудил во мне прожорливость.

—Я знаю, — ответил он. — У меня есть старый приятель, владелец гостиницы. Он говорит, что по тому, как парочка утром ест завтрак, можно точно сказать, как они ночью трахались. Особенно это касается женщин.

Он громко рассмеялся, с удовольствием потер живот и подмигнул девушке, которая стояла по ту сторону стола. Она послушно захихикала. Он откинулся назад, одобрительно осмотрел остатки еды на тарелке и сделал легкий жест, пощелкивая при этом пальцами. Девушка принялась с молчаливым проворством вытирать стол.

—Кажется, я съел бы чего-нибудь еще, — задумчиво сказал он. Девушка смотрела на него в напряженном ожидании. — Зельда, у нас еще остались молоки селедки, а? Отлично! Поджарь мне одну, хорошо?

Девушка принесла большую коричневую молоку, выглядевшую как отбивная. Он перехватил тарелку прежде, чем она успела поставить ее на стол, и понюхал.

—Ааах, — вздохнул он, и его глаза загорелись чем-то близким к праведному пылу. — Какая вкуснятина! Какая вкуснятина! После шпанской мушки — лучшее, что есть в мире. Возьми себе на заметку. Устрицы по сравнению с этим — чистая глупость. — Он поддел кусок вилкой, пожевал его с закрытыми глазами, проглотил и просиял.

—Мне нравятся мужчины, которые едят с удовольствием, — сказала она.

Он съел еще кусок, потом спросил:

—Откуда ты, говоришь, родом?

—Из Утики, штат Нью-Йорк. Сейчас там двадцать градусов мороза и лежит снег.

—У меня двоюродная сестра живет в Бруклине, — сказал он. — А ты, значит, учительница?

—Разве я тебе говорила? Да, учительница третьего класса.

—По-моему, ты не учительница третьего класса, а фотомодель первого класса или кинозвезда.

—Я, наверное, должна тебя поблагодарить за комплимент? Так вот почему ты смотришь на меня с такой настойчивостью, что я попала под твой гипноз и ничем не могу его парировать?

—Нет, — ответил он, — все потому, что у тебя самая лучшая батти, которую я видел у белой женщины.

Его улыбка выражала одновременно комплимент и насмешку.

—Оу, — вырвалось у нее.

—Пойдем — я подброшу тебя. Ты, говоришь, остановилась в «Шератоне»?

—Спасибо, Зельда, за твои деликатесы, — сказала она, и была удостоена застенчивой улыбки.

Возле парадного фасада человек, наводивший последний глянец на удивительно длинный белый автомобиль с откидным верхом, придержал для них двери.

—Вниз или вверх? — спросил он.

—Вниз.

Верх автомобиля бесшумно опал, и солнечный свет наполнил кабину. В конце наклонного газона перед ними раскинулся безбрежный океан.

—Как далеко, — сказала она, сощурив глаза, — как безумно далеко.

Он возился с солнечными очками.

—Знаешь, — сказал он, — как-то ко мне приезжал один человек — писатель такой-то. Он сидел как раз здесь, смотрел на дом и на весь этот вид. И знаешь, что он сказал? Он сказал, что, если бы жил в этом доме, то нанял бы специального служащего, который раз в месяц приходил бы к нему и бил палкой.

—Ты шутишь? А зачем?

—Вот и я задал ему этот вопрос, приняв его за чокнутого. У нас здесь много таких. Но сейчас мне кажется, что он, наверное, чертов коммунист.

—Так зачем он хотел, чтобы его били?

—Он сказал, что каждому, кто живет здесь и каждое утро видит все это, нужно раз в месяц напоминать, что он не Бог.

Его живот затрясся от смеха.

—Понравился тебе рассказ?

—Да, не считая битья.

Машина двигалась мощно и почти бесшумно. Он жал на рычаги, как гонщик «Формулы-1», отважно бросая автомобиль в крутые виражи, и делал это с безупречным расчетом и крутизной, сигналя встречному потоку нетерпеливыми гудками. За исключением крутых поворотов и разверзающихся пропастей, она чувствовала себя вполне безопасно; большая машина рычала, ворчала и устойчиво держалась на дороге. Она откинулась на сиденье и предоставила солнцу и ветру ласкать ее лицо. Мимо проносились белые виллы, рассевшиеся на холмах, этих башнях земли.

—Какой день! — кричала она. — Какая машина!

—Чо, мне эта уже надоела, — сказал он беспечно, — я заказал новую — «Мерседес» блевотно-зеленого цвета.

—Ум-м, — пробормотала она, и промолчала остальную часть пути, чувствуя прилив тепла к этому вульгарному и сильному человеку с револьвером за поясом.