Корни травы

Имелась и еще одна точка зрения, приверженцем которой был Маас Натти. Он считал, что причина провала Изика кроется в темных делишках «белых и коричневых господ», устрашенных великолепием Изика, его набожностью и благочестием. Обуреваемые гордыней и высокомерием, эти люди терпеть не могли молодого селянина, набравшегося наглости сидеть среди них и мечтать о священническом сане и церковной кафедре. Согласно его воззрению, беда Изика вызвана не сглазом, в ней нет ничего мистического, она — результат изобретательных оскорблений. Неизвестно, когда возмущение Изика перехлестнуло через край. Ходили слухи, что в деле замешана некая надменная красавица — дочь прелата. Как бы там ни было, пролежав недолго в больнице, Изик вернулся домой на холмы разбитым и поврежденным в духе. Грядет день, шептались люди в тихом гневе, когда белые и коричневые господа заплатят за свои злодеяния. Грядет сей день — мрачно кивали они.

Первое время родные Изика пытались удерживать его во время полнолуния, но дух не так-то просто обуздать. Такая сила нисходила на него и так велика была ярость, что пришлось оставить его в покое, когда им овладевал дух. В повседневной жизни он был вполне нормальным человеком, не считая тех случаев, когда кто-нибудь из селян умирал. Что бы ни было причиной его безумия, люди согласились с тем, что дух, овладевающий Изиком, не просто даппи из леса, а великий дух видений и пророчеств, оглашающий долины воем и стенаниями.

— Я знаю его, знаю. Я чувствовал, что Изик должен пойти в эту ночь за мисс Амандой, — проговорил старик, казалось, с удовлетворением.

Ранним утром, когда трава еще стояла в росе, к дому потянулись люди, в основном женщины. Они приходили по двое, по трое, старые подруги и церковные сестры умершей, неся на себе суровый вид мрачного самообладания перед лицом смерти, скорбные погребальные песни недалеко от губ своих, почти с вызовом расспрашивая о том, как умерла пожилая женщина, внимательно выслушивая рассказ и интересуясь подробностями: в каком положении она застыла, что на ней было одето, что она держала в руках, сожалея об отсутствии «предсмертных слов», покачивая головами и громко восклицая по поводу вырванной из Библии страницы, выражая свое удовлетворение услышанным, прежде чем войти в дом с "последним словом прощания ", как если бы мисс Аманда сидела живая на кровати и ждала их в гости.

По прибытии каждый новый посетитель проводил некоторое время в ожидании, пока их не собиралось наконец достаточно, чтобы выслушать рассказ о ее смерти, после чего они вместе направлялись в дом прощаться. Никто не заходил в дом, не узнав предварительно о том, как умерла старая женщина. Женщины занялись работой в доме и на кухне, Маас Натти разговаривал с мужчинами.

Подруги и дальние родственники омыли и умастили тело мисс Аманды, одели его и перенесли на прохладную лежанку. После чего вынесли из дома кровать, чтобы «обмануть даппи», сложили костер и отправились за водой и дровами.

«Мертвую воду», которой было омыто тело, они тщательно собрали и вылили в особом месте во дворе. Люди старательно обходили это место, чтобы случайно не наступить в лужу. Маас Нат-ти объяснил старейшинам, что, согласно желанию и воле умершей, «все будет происходить по старинному обычаю наших предков, как это было в те времена». После небольших уточнений все разошлись по своим делам.

Айвана послали привести двух коз и одного поросенка, которых мужчины под руководством Джо Бека, работавшего мясником и продававшего мясо, быстро разделали и освежевали. Детей, что пришли со своими мамами, отправили ловить кур, бродивших тут и там по зарослям. Мужчины соорудили большой навес на шестах, вроде беседки, с крышей из пальмовых листьев, где тело умершей будет лежать до самых похорон и где должны проходить бдение и песнопения. Другая группа мужчин вырыла яму, над которой будут жарить поросенка, а несколько человек отправились рыть могилу рядом со старыми могилами у каменной стены.

В Голубой Залив послали тележку за гробом, прибытие которого прервало все работы. Люди восхищались роскошным полированным деревом, обтянутым полосками синего шелка, и медными ручками, блестевшими, как золотые. Маас Натти сиял от гордости и удовлетворенно кивал всякий раз, когда слышал, как кто-то говорил, что никогда в жизни еще не видел такого красивого гроба.

Люди продолжали приходить, многие из них — из самых отдаленных мест. Желая засвидетельствовать свое почтение умершей, они принимали хотя бы символическое участие в работах.