Коробка в форме сердца

Джуд оглянулся в сторону магнитолы, собираясь шваркнуть по ней монтировкой и разнести на куски, однако при виде стоявшего рядом с ней фото немедля забыл о задуманном покушении. С фотографии восемь на десять дюймов в серебристой рамке во весь рот улыбался Крэддок. Одет он был в тот самый черный костюм с блестящими пуговицами величиной с серебряный доллар, одной рукой касался полей федоры, точно вот-вот учтиво приподнимет ее, а другой рукой придерживал за плечо девочку, дочку Джессики, невероятно похожую на Анну благодаря высокому лбу и широко посаженным синим глазам. Смуглое от загара лицо девочки на фотографии — неулыбчивое, непроницаемое, не выражающее никаких чувств — казалось лицом человека в лифте, дожидающегося, когда же кабина наконец доползет до нужного этажа. Это-то выражение на лице и придавало девчонке еще большее сходство с Анной — с Анной на пике депрессии. Тревожный знак. Настораживающий.

Заметив, что Джуд ненадолго отвлекся, Джессика заерзала, отползая назад, отодвигаясь подальше, однако Джуд снова сгреб ее за ворот блузы и рванул на себя. Лишившись последней пуговицы, блуза окончательно распахнулась, повисла складками на плечах. Джуд поднял руку и утер предплечьем взмокший от пота лоб. Заканчивать разговор он пока не собирался.

— Конечно, Анна так и не призналась, что подвергалась домогательствам в детстве, но когда человек так старательно избегает расспросов, по-моему, все очевидно. А еще в последнем письме ко мне она писала, что очень устала держать все в секрете и что долго этой постоянной усталости не выдержит. С виду — вроде бы намек на самоубийство, и потому я не сразу понял, о чем на самом деле шла речь, что ей просто требовалось выговориться, выпустить правду на волю. Рассказать, как отчим погружал ее в транс и творил с ней все что захочет. Да, дело свое он знал и заставил Анну на время забыть обо всем, однако полностью стереть из ее памяти пережитое не смог. Как на нее накатит, воспоминания — раз и всплывают. И, видимо, годам к шестнадцати-семнадцати она обо всем догадалась, поняла, что он вытворяет. И многие годы бежала от всего этого. От приемного папочки. Только я посадил ее в поезд, отправил обратно, и она снова угодила к нему. Увидела, как он стал стар, как близок к смерти. И может быть, решила, что ей больше не нужно ни от чего бежать.

Потому и пригрозила рассказать, что сделал с ней Крэддок, верно я говорю? Всем обо всем рассказать, к суду его притянуть. Потому он ее и прикончил. Еще раз ввел в транс и взрезал ей вены в ванне. Задурил девчонке голову, уложил в ванну, вены вскрыл и устроился рядом, поглядеть, как она истекает кровью. Сидел, любовался…

— Не смей поливать его грязью! — пронзительно, резко взвизгнула Джессика. — Тот последний вечер стал для нас сущим кошмаром. Каких только гадостей она не наговорила! Чего только не сделала! В лицо ему плюнула, с лестницы пыталась столкнуть — это его-то, дряхлого старика! Грозила нам всем, всем до единого. Сказала, что Риз от нас заберет, а Крэддока — с твоими-то деньгами и твоими юристами — непременно упрячет в тюрьму.

— То есть у него просто не было другого выхода, да? — усмехнулся Джуд. — То есть все это с его стороны — практически самозащита?

Мелькнувшее на лице Джессики выражение исчезло так быстро, что Джуд мог бы вообразить, будто оно ему только почудилось. Однако уголки рта Джессики дрогнули, губы на миг сложились в улыбку — понимающую улыбку самого подлого, отталкивающего сорта. Сев малость прямее, она заговорила по-новому, наставительно, и в то же время напевно, воркующе:

— Сестра была нездорова. Страдала помрачениями рассудка. И суицидальные склонности за ней наблюдались давно. Так что, когда она легла в ванну и вскрыла вены, никто этому не удивился. О ее намерениях знали все, и никто на свете не скажет ничего другого.

— Анна говорит по-другому, — возразил Джуд.

На лице Джессики отразилось замешательство.

— В последнее время я от умерших чего только не наслушался, — пояснил он. — И, знаешь, концы с концами у тебя не сходятся. Если уж ты решила науськать на меня призрака, так отчего не Анну? Если уж я виноват в ее гибели, зачем посылать ко мне Крэддока, а? Нет, отчим твой охотится на меня не из-за моих грехов — из-за собственных.

— А сам-то ты кто такой, чтоб его называть педофилом? Насколько вон та сучонка тебя моложе? На тридцать лет? На все сорок?

— Язык придержи, — предостерег ее Джуд, крепче сжав в кулаке монтировку.

— Мой отчим заслуживал всего, о чем бы нас ни просил, — не в силах остановиться, продолжала Джессика. — Я это понимала всю жизнь. И моя дочь поняла тоже. Но Анна все вывернула наизнанку, представила какой-то жуткой мерзостью, насильником его объявила, хотя он не сделал ничего такого, что Риз пришлось не по вкусу. Готова была отравить последние дни Крэддока на этой земле, и только затем, чтоб снова добиться твоей благосклонности, чтоб снова тебе понравиться, и вот: сам теперь видишь, что получается, когда настраиваешь человека против родных! Когда суешь нос куда не просят!