Король без королевства. Людовик XVIII и французские роялисты в 1794 - 1799 гг.

Между тем король не только пребывал в уверенности, что переговоры продолжаются, но и полагал, что предварительное согласие Наполеона уже в некоторой степени получено. Известия о 18 фрюктидора, в котором участвовал генерал Ожеро, показали Людовику XVIII, что либо де Вернег морочил ему голову, либо Бонапарта так и не удалось уговорить{2250}. Небезынтересно при этом, что, по свидетельству де Воблана, незадолго до переворота Бонапарт прислал в столицу не только Ожеро, но и своего адъютанта Ла Валетта, часто бывавшего у Карно; иными словами, де Воблан был уверен, что командующий Итальянской армией вёл двойную игру{2251}. Об этом же пишет в своих воспоминаниях и Л.А. де Бурьен: Ла Валетт должен был информировать обо всём Бонапарта, а «если бы роялисты предложили ему власть, они были бы выслушаны»{2252}.

Когда зимой 1797/1798 гг. аббат де Ла Мар убедил короля и д’Аварэ попытаться привлечь на свою сторону ведущих депутатов Законодательного корпуса, про Наполеона вспомнили вновь. Аббату, который отправлялся во Францию через Англию, были даны Людовиком XVIII письменные полномочия вступить в переговоры с генералом{2253}. Одновременно ему был передан документ с кратким рассказом о попытке де Вернега и указанием на то, что переговоры в тот раз не увенчались успехом, поскольку граф не предъявил подписанных королём полномочий{2254}. Де Ла Мар решил действовать при посредничестве Жозефины, в окружении которой было немало роялистов. Но ему не повезло: Бонапарт отправился в Египет{2255}.

Доде, реконструировавший историю переговоров с Бонапартом шаг за шагом, рассказывает о дюжине персонажей, предлагавших своё посредничество в переговорах - от явных самозванцев до таких известных личностей, как де Казалес, Ид де Невиль и де Монлозье. В конце концов остановились на мадам Ю (Hüe), прибывшей в середине 1799 г. из Франции ко двору, чтобы воссоединиться со своим мужем. Ю получила паспорт при помощи написанной Жозефиной Богарне записки, адресованной министру юстиции, и записка эта стала убедительным свидетельством её расположения к мадам Ю. 19 июля 1799 г. мадам Ю и её муж написали два письма, адресованных Бриону (Brion), дяде мадам Ю, бывшему члену Парламента, вхожему в дом Жозефины. Он должен был встретиться с женой генерала Бонапарта и передать ей третье письмо - от мадам Ю, где ничего не говорилось впрямую, но явно намекалось, что её просят подтвердить, разделяет ли она ещё взгляды роялистов. Поскольку Бонапарт тогда был ещё в Египте, письма отправлены не были{2256}, а когда до Митавы дошли сведения о возвращении генерала во Францию, уже состоялся переворот 18 брюмера. Расстояние между Людовиком XVIII и Францией оказалось критичным: он раз за разом не успевал вступить в переписку с Бонапартом, пока, наконец, не стало поздно.

После получения в Митаве известий о перевороте Курвуазье был подготовлен проект специальной королевской декларации по этому поводу. В ней, в частности, говорилось:

Уже долгое время Республика представала перед вашими глазами лишь как отвратительная и кровавая химера, как название, уже долгое время не напоминавшее вам ни о чём, кроме преступлений, предлогом для которых она являлась, и бед, от которых вы страдали.

Сегодня же, продолжал Курвуазье, от неё и вовсе остался только призрак, переворот уничтожил её последние обломки{2257}. Против декларации, как и в 1795 г., выступил д’Аварэ, полагавший, что из Митавы она будет выглядеть сомнительно{2258}.

На тот момент казалось, что ничего ещё не потеряно, несмотря на то что массовое контрреволюционное движение стало постепенно захлёбываться. Роялисты, докладывали Людовику XVIII 16 ноября 1799 г. из Бретани, хотя и взяли Нант и ряд других городов, вынуждены перейти к обороне.

Руководители требуют настойчивее, чем когда бы то ни было, оружие, боеприпасы, деньги, но особенно Принца королевской крови. Они добавляют, что им не раз уже давали обещания, что их возглавит принц, и только такой принц может придать их партии энтузиазм, цельность, единство, столь необходимые в нынешних обстоятельствах{2259}.

Разумеется, после победы Бонапарта о высадке принца не могло быть и речи, однако она и не понадобилась бы, если бы у сторонников реставрации монархии появился свой Монк. Ряд роялистов испытывал по поводу переворота немалый энтузиазм, в том числе и из- за отмены Конституции III года, увековечивавшей пользование национальными имуществами и запрет эмигрантам вернуться на родину. Амнистия репрессированным после 18 фрюктидора, отмена празднования дня казни Людовика XVI - во всём этом видели благоприятные знаки{2260}.