Король Дебрей

Она повернулась ко мне и, как ни в чем не бывало, улыбнулась: – Иди, Риночка. Погуляй, пока погода хорошая.

Эта резкая перемена удивила меня еще больше, но оставаться не хотелось. Я кивнула и ринулась прочь, наспех обув кроссовки вместо сапог, забыв о вчерашнем дожде.

Что было дальше, я узнала несколько позднее, когда мы сидели бабушкой на скамейке в одну из летних ночей, уставившись на небо. Пожалуй, я нарушу хронологию событий, чтобы кратко объяснить дальнейшие отношения между ними, да и мной тоже.

Пока меня не было, бабушка достала тот старый альбом.

Указывая на дедушку, она рассказывала, как познакомилась с ним, где гуляли, о чем разговаривали. Не упустила и тему, как ее рождения, так и остальных сестер.

– Он не виноват в том, что он умер. Никто не виноват в этом. И ты тоже.

Так она сказала…

– И знаешь, – продолжила она: – а я ведь старше его.

И это было чистой правдой. Тому суровому мужчине на фотокарточке было 20 лет, а девушке, которую уже нынче не узнать – 27…

***

Дверь открыла Марина, не скрывая удивления.

– Неужели на прием?

– Прости, но нет.

– Какая жалость! Ну, заходи.

В доме было по-прежнему темно, но сейчас это можно оправдать плохой погодой. На улице моросило, «предвещая бурю», но дальше, чем поддразнивание, дело не заходило.

В носках чувствовалась неприятная влага. «Зря дала волю эмоциям, надо было хотя бы выйти с холодной головой». Еще этот зеленый свитер. Он так неприятно «кусался», что хотелось снять его и выкинуть по дороге, но нет. Не сегодня. Сейчас он должен напоминать мне о моей ошибке.

– Артур наверху, но сначала давай познакомимся с бабушкой.

Я неосознанно вздрогнула. Сейчас я разгадаю еще одну тайну. Это взбудоражило мой разум.

Мы прошли на кухню, что находилась за лестницей. Комната также была омрачена темными красками грядущего ненастья.

Она сидела в инвалидном кресле.

Вся сухая, тоненькая, с угловатыми чертами лица и большими выразительными глазами. «Ни о каком радушном приеме не может идти и речи» – подумала я. Даже от «Мышки» худо-бедно веяло чем-то весенним, легким, свежим. Пусть только внешне. Взглянув же на бабушку Артура, я почувствовала, что никаких лестных слов в свой адрес я не услышу. Какая уж тут загадка, если ты – нежеланный гость.

– Мамуль, это – Рина, она мне помогает курсовую писать.

Та кратко сделала одобрительный жест.

Оглядев меня с голову до ног, она сделала емкий вывод: – Получается?

– Конечно, – улыбнулась Марина: – тут целый букет. Есть над чем работать.

Я вспыхнула.

Несколько позже до меня дошло, насколько они похожи внешне, даже одежды такие же темные, и насколько разные внутри.

– И много предстоит? – Ее голос был таким хриплым и резким, как у тех врановых птиц, что кружили над крышей.

Марина пожала плечами: – До конца лета, наверное. Хотя его и не так уж много осталось. Кстати, Рин, это моя мама – Аграфена Сильвестровна.

От такого имени стало еще холоднее, хоть место на кладбище заказывай. Благо, оно тут как раз неподалеку. Можно сразу вперед ногами отсюда выносить. Будто в Чеховские времена попала. Если спрошу, почему тут так темно – как пить дать, ответят, что это траур по их жизни.

Сама же Аграфена одобрительно кивнула.

– Как давно… вы тут живете, Рина? – Спросила она так медленно, что я на минуту потеряла дар речи.

Я была тверда, даже не зевнула ни разу: – Всю жизнь.

– Значит… в городе не бываете?

– Почему же? Бываю.

– И как вам… здание… местной администрации, Рина?

Она так неприятно выговаривала мое имя, что я даже на секунду пожалела об отсутствии уменьшительно-ласкательных форм. Теперь, должна признать, это раздражало не так сильно.

– Красивое. – Я решила поступить таким же методом, дабы не сказать что-то лишнее.

– И это… все? – Аграфена Сильвестровна смотрела на меня исподлобья.

Я не нашла ничего более подходящего, как пожать плечами.

– Не густо. – Нарочито грозно заключила она. – Я ожидала чего-то более выразительного.

Тут подключилась Марина: – Маман, ну перестаньте. Не каждый должен вглядываться в это пристанище. И вообще, мама, ну кто задает такие вопросы при знакомстве?

Меня удивлял ее тон. Она будто объясняет ребенку какие-то математические задачки: голос плавный, все фразы наводящие на определенную мысль, никакого колебания.

Она утихла, послушав свою дочь, но взгляда от меня не упускала.

– Что ж… удачной работы… Какая жалость, такая молодая, а столько проблем? Как же… это тебя так… угораздило.

Чувствуя, как кровь закипает в моих жилах, я неосознанно выпалила: – А кому сейчас легко? – Все бы ничего, вот только смотрела я на ее ноги. Какая проницательная семья, все то, что должно быть в тайне – обязательно заметят.

Она не успела ответить мне, Марина увела меня ближе к лестнице.

– Это было грубо?

– Это было предсказуемо. – Ответила она: – Беги наверх, пока она не видит, а я – к себе.

Я шагала так, чтобы ни одна половица не заскрипела. Не знаю почему, привычка должно быть.

Дверь в его комнату была закрыта. Все произошедшее ранее оставило на мне след. Потому в сердце таилась мелкая тревожность. Я стояла и втягивала воздух, пытаясь успокоиться.

Тук-тук-тук.

Дверь открылась.