— Вот как? — расхохотался Можер. — Какого чёрта тогда ты вытаращилась на меня поначалу? Значит, искус оказался сильнее? Вот погоди, я расскажу об этом своей бабке, она мигом засадит тебя в карцер на хлеб и воду.
— Умоляю вас, господин, не делайте этого, — кротким голосом взмолилась привратница, оборачиваясь, но не поднимая глаз. — Вместо карцера меня могут раздеть, и я буду вымаливать прощение, ползая в ногах у сестёр.
— Ого, вот так порядки у вас! И что хорошего в этих монастырях, ума не приложу. Однако я избавлю тебя от такого унижения, хочешь? Ведь ты такая милашка! Но раздеться тебе всё равно придётся. Правда, потом не надо будет ползать по полу, а всего лишь юркнуть в постель, куда вслед за тобой нырну и я. Ну как, подходит тебе моё предложение?
Всё так же не поднимая взгляда, юная невеста Христова тяжело дышала и пунцовела на глазах.
— Если да, — продолжал Можер, — то вылезай к чертям из этого гнилого болота. Я усажу тебя на коня и увезу в королевский дворец, где померкнут воспоминания об этом логове Люцифера и забудутся обеты целомудрия. А Христу скажешь, так, мол, и так, не смогла усмирить плоть, а баб у тебя и без меня хватит.
Монахиня закрыла руками лицо и заплакала.
— Эй, эй, ещё чего! — воскликнул Можер. — Вместо того, чтобы пускать носом пузыри, открыла бы лучше ворота! Я погляжу на тебя поближе и вместо одной пленницы увезу двух: одну для себя, другую для принца. Ну же, приподними засов, или он тяжёл и у тебя не хватит сил?
У юной привратницы начали багроветь уши, которые она не могла прикрыть ладонями.
— Ах, не искушайте меня, — залепетала она, — иначе дьявол заберёт мою душу.
— Не волнуйся, детка, когда он придёт за твоей душой, то ему придётся иметь дело со мной. Могу уверить тебя, ему не выйти победителем, а рога, когда я их откручу у него с башки, я заставлю его сожрать. Нет, сделаем лучше: я отвезу их папе. Посмотрим, что его святейшество запоёт о вечных муках ада, когда я надену эти рога ему на голову.
Монахиня несколько раз перекрестилась. Можер рассмеялся, увидев её лицо цвета сока граната.
— Так что же, откроешь ты мне ворота, — спросил он, — или я буду разбивать их до тех пор, пока мне удастся войти? Учти, у меня с собой топор, сейчас я им и воспользуюсь.
— Но ведь есть калитка, — робко возразила невеста Спасителя, — почему вы ломитесь в ворота?
— Потому что сквозь эту мышиную нору мне не протиснуться. Итак, я начинаю.
Можер вытащил топор и стал вырубать вторую доску.
— Ах, нет, не делайте этого! — бурно запротестовала привратница, предостерегающе выставив вперёд обе руки. — Я сейчас схожу за настоятельницей.
— Давно бы так! — и нормандец засунул за пояс топор.
— Только вы потом скажите ей... ведь я не хотела, это вы меня заставили...
— Договорились, дитя моё. Я скажу своей бабке, что ты вынуждена была её разбудить, чтобы оставить в целости ворота.
Монахиня повернулась и побежала в сторону открытой галереи.
— Не забудь, граф, — напомнил Рено, — её отец при смерти, ему осталось уже недолго. Только так тебе удастся выманить отсюда девчонку.
— А что если сказать правду?
Монах не успел ответить, как со двора монастыря донеслось:
— Что здесь происходит? Отчего такой шум?
Можер заглянул в дыру, которую проделал. Со стороны аркады в направлении ворот шла мать аббатиса в белом одеянии с капюшоном, на груди у неё висело на цепи распятие. Она встретилась с привратницей на полпути, и та немедленно принялась ей объяснять, временами указывая рукой в сторону поджидавшего гостя.
— Граф Нормандский, говоришь? — аббатиса устремила удивлённый взгляд на пролом в створке ворот. — Ты ничего не перепутала?
— Так он назвал себя, матушка.
— Хорошо, пойдём, дочь моя, посмотрим. Я, конечно, догадываюсь, но... Как такое может быть?
— Ещё как может, чёрт подери! — закричал нормандец.
— О, бог мой! — воскликнула настоятельница, торопясь к воротам. — Да ведь это голос Можера!
— Чей же ещё, клянусь своим башмаком, чтоб мне лопнуть! — ответил внучатый племянник сестры герцога Вильгельма. — Открывайте скорее ворота, дорогая моя бабушка, мне не терпится вас обнять!
— Можер! Мой мальчик! — всплеснула руками мать Анна, увидев меж целых ещё досок улыбающееся лицо своего любимца. — Я так и знала... Ах, боже мой, ворота!.. Сестра Моника, помоги-ка мне скорее открыть засов.
Обе поднатужились и стали сдвигать огромный, прямоугольного сечения брус, лежащий в скобах и скрепляющий створки ворот между собой. Наконец он отполз в сторону, створка приоткрылась, пропустив Можера, и он тотчас заключил в объятия свою родственницу, которую не видел уже около трёх лет. Когда он заглянул ей в лицо, то увидел в глазах слёзы.
— Я знал, что вы обрадуетесь мне, — Можер вытер тыльной стороной ладони побежавшую по щеке аббатисы слезу. — А эта вот козочка всё не верила, — он кивнул на привратницу, стоявшую рядом и с улыбкой глядевшую на них.
— Поэтому ты и стал ломать ворота? — улыбнулась мать Анна.
— Теперь вы понимаете, надеюсь, сколь велико было моё желание встретиться с вами.