Король франков

   — Ах, Можер, мальчик мой, — настоятельница всё не могла наглядеться на своего воспитанника, — я так рада, что ты приехал навестить меня. Знаешь ведь, как я тебя люблю.

   — Да ведь и я люблю вас, потому и приехал, чёрт возьми!

   — Надо было обратиться с просьбой о посещении монастыря к викарию. Почему ты этого не сделал?

   — К викарию? — нормандец озорно блеснул крепкими зубами. — Мне показалось, что мой визит не обрадует его, а потому я решил, что при моём свидании с собственной бабкой не должно быть посредников.

   — Ты мой внучатый племянник и можешь звать меня тётушкой, но здесь называй матушкой, — сказала настоятельница. — Мы ведь с тобой в обители Христовой. И здесь я мать Анна, а не Кадлин, как в миру.

   — Хорошо, матушка.

   — А зачем ты разбил ворота? — с огорчением поглядела аббатиса на выломанную доску. — Впрочем, понимаю, калитка не подходит, пришлось бы сгибаться... Ах, ты всё такой же, каким и был. Ну, пойдём, я покажу тебе нашу обитель, а ты будешь рассказывать, как добрался сюда.

Можер поглядел на сестру Монику, осторожно приподнял ей голову за подбородок.

   — Ну вот, а ты мне не верила. Знай, граф Нормандский всегда говорит правду. — Он повернулся к настоятельнице. — Эта овечка дивно как хороша! Жаль, что она монахиня. Встретил бы я её вне стен этой обители, клянусь, сделал бы своей любовницей!

Мать Анна попыталась напустить на себя строгость:

   — Сын мой, ведь ты в храме Божьем!

Увидев её всё ж таки благоговейный взгляд, направленный на него, Можер рассмеялся. Сестра Моника же вновь покраснела.

   — Оставь за воротами своё оружие, — указала аббатиса глазами на меч и топор. — Церковь — не военный шатёр, здесь это запрещено.

   — Что ж, подчиняюсь, — усмехнулся Можер и прибавил негромко: — Всё же не напрасно, чёрт возьми, я взял с собой монаха.

Они пошли не в сторону открытой галереи с аркадой, где жили монахини и сама аббатиса, а направились к порталу храма. Настоятельница загорелась желанием показать любимому племяннику красоты обители.

Вкратце рассказывая по дороге о том, что происходило в Лане, а потом в Реймсе, Можер не без удивления заметил:

   — Похоже, матушка, вам давно известно, что герцог стал королём. Как дошла до вас эта весть?

   — Я узнала об этом лишь вчера от одного человека. Он приходил в аббатство проведать свою дочь.

   — Свою дочь? — насторожился Можер. — И он приходил сюда?.. А как звали этого человека, вы не помните?

   — Помню, как же, только что тебе до этого? А звали его Гунтран.

Можер остановился. Именно это имя вместе с именем своей возлюбленной называл ему сегодня утром Роберт. Неужели тот самый?.. Его дочь зовут Гердой, вернее, звали в миру, а как сейчас — никто за пределами этого монастыря, кроме отца, не знает. Да и не это теперь важно, а то, какое имя назовёт настоятельница, она должна его помнить.

   — А как зовут эту девицу? — спросил нормандец. — Его дочь?..

   — Сестра Инесса.

   — А в миру? Её имя тогда?..

   — Герда.

Можер задумался. Теперь их план никуда не годился: папаша не мог за одну ночь вознамериться покинуть земную юдоль, дабы появиться пред вратами рая. Что было делать, Можер не знал. Но на всякий случай спросил:

   — И что же, ей нравится здесь?

   — Ах, бедняжка, кажется, уже не рада, — неосторожно обмолвилась аббатиса.

Они отправились дальше, и она поинтересовалась:

   — Почему ты спрашиваешь об этом?

   — Мы ещё вернёмся к вашей козочке и её папаше, дорогая матушка, — ответил внучатый племянник, — а сейчас... Что это перед нами?

   — Храм божий, сын мой, — описала крест перед собой мать Анна.

Войдя внутрь угрюмой с виду романской церкви, Можер остановился и, присвистнув, огляделся вокруг. Он стоял на мраморном полу с пучками солнечного света на нём сквозь витражные окна. Над его головой — высокий куполообразный свод с поперечными балками, вправо — ряд арок. Дуги сводов, украшенные затейливой резьбой и изображениями святых, основаниями упираются в массивные капители. Те венчают мраморные, высотой в два человеческих роста, колонны с каннелюрами и опоясаны каменным узором из сочетания листьев ландыша и лилий. Эту аркаду сверху объединяет галерея с редкими узкими окнами, меж её полом и сводами — аркатурный пояс[13] из полукружий цветов и листьев, перемежающихся с диковинными животными. Слева над такою же аркадой — фрески на библейские сюжеты, впереди — иконостас, к которому ведут ступени.

От всего этого веяло тленом, удушьем, затхлым запахом подземелья; всё было мрачным, неживым, в воздухе будто витала сама смерть, смрадным дыханием своим умерщвляя всё, попадавшееся ей на пути.

Можер поёжился. Ему стало не по себе в этом царстве уныния, среди лампад, свечей, икон с ликами мертвецов. Оглядываясь вокруг, он думал, не оживить ли этот храм, устроив в нём танцы.