– И ты ручаешься за успех?
– Прокола быть не должно. Эта дама не из тех, что упускают добычу, которая к тому же сама идет в руки.
– Слышал, Роберт? – нахмурил брови король. – Отныне ты под руководством своего брата поступаешь в ученики к одной из придворных дам. Учение не обременительно, всего один предмет. Надеюсь, ты усвоишь его так же хорошо, как добросовестно познавал науки, которым обучал тебя Герберт в реймской школе. Понятно? Ну, скажи же что-нибудь!
– Я постараюсь, отец.
– Вот и хорошо. Я уверен, у тебя получится, и ты не станешь больше обманывать отца, чему научил тебя конечно же нормандский брат. Не правда ли, Можер?
– Государь, когда же это? – сделав виноватый вид, развел руками нормандец. – Клянусь своим сапогом, я что-то не припомню.
– Бездельник, ты можешь клясться хоть двумя сапогами, но не станешь же отрицать, что прятал Роберта за алтарем, который воздвиг в виду такого случая отец Рено – еще один жулик в вашей гнусной шайке? А Маникор? Заявляет, будто король занемог, в то время как тот прячется от собственной супруги! Наконец, вам удалось вовлечь в ваши проделки даже моего врача, человека, которому я всегда верил! Подумать только, он уверяет, что король чрезвычайно истощен, и при этом все загадочно поглядывают в сторону его супруги, которой такое могло разве что присниться. Тем не менее она тоже приняла участие в вашем заговоре!
Король вздохнул, покачал головой и грустно продолжил:
– Все кругом обманывают меня. Не двор, а сборище негодяев, каждый из которых с легкостью кривит душой перед своим королем. Но, видит бог, когда-нибудь я доберусь до вашего преступного вертепа и разнесу его в клочья!
– Но, государь, – осторожно возразил Можер, – где же тогда станет учиться ваш сын, юный король западных франков? Другой такой школы ему не найти.
– Ну, вот, – исподлобья глянул на него король, – мало того, что меня обманывают, мне еще и перечат.
Потом отвернулся, махнул рукой:
– Всё. Ступайте.
Роберт, как и положено, вышел первым. Можер не успел выйти; король, встав с места, удержал его за руку и вполголоса проговорил:
– Будь настойчив и аккуратен, Можер, не забывай, что у мальчика очень ранимая душа. Да скажи Магелоне, чтобы не переусердствовала, все-таки дело будет иметь с новичком. Зарвется – шкуру с нее спущу.
– Не беспокойтесь, государь, эта дама не глупа.
– Хорошо. Теперь вот еще что, – король выглянул в коридор, убедился, что никого нет поблизости и, еще больше приглушив голос, сказал: – Сегодня королева отправляется с фрейлинами в Суассон погостить у герцогини. Ее уже поджидает моя сестрица. Думаю, эта троица проболтает там языками с недельку. Так что, сам понимаешь, я остаюсь один и… – выразительный взгляд на собеседника.
– С кем бы вы хотели провести ночь, государь? – так же вполголоса ответил нормандец. – Скажите, и я приведу любую.
– Полагаюсь на твой вкус, – улыбнулся король, пожимая Можеру руку.
Однако, несмотря на все ухищрения и увещевания, на всё искусство Магелоны, а вслед за нею другой красавицы, дело ни на дюйм не сдвинулось с места. Роберт по-прежнему не проявлял интереса к интимным сторонам супружеской жизни. Его не прельщали и не возбуждали ни игривые улыбки, ни любовные игры. Магелона из кожи вон лезла, но всякий раз, когда она начинала обворожительно улыбаться, поглаживая одеяло и бросая многозначительные взгляды на Роберта, он тупо глядел на нее отсутствующими глазами. А когда она начинала раздеваться, им овладевала печаль, он опускал голову и замыкался в себе, потом, уйдя в часовню, долго молился там и читал наизусть литании.
Одним словом, налицо была явная неприязнь к женщинам, полное к ним равнодушие. Убедившись в этом, Можер так и доложил королю. Под конец не сдержался:
– Будь проклята религия с ее канонами, церквами и попами! Во что они превратили мальчишку? Да это же законченный монах! У него на уме одни литургии, гимны, песнопения, молитвы во славу Господа и вся эта прочая канитель, которой попы дурманят людям головы! Как жаль, что я всего лишь граф, а не император. Я повелел бы разрушить все церкви и монастыри, папу с епископами отправил бы пасти коз, а легенду о Боге, которую выдумали мошенники, предал бы забвению! Пусть совсем не будет религии, нежели такая, что делает человека ослом, думающим только о каком-то царстве небесном и о Христе, которого никто никогда не видел! Тьфу! Будь оно все проклято!
– Вот что, Можер, – сказал ему на это Гуго, – ты говорил как-то, будто наш монах разуверился в религии, клянет церковников и разнес в пух и прах Библию вместе с Евангелием…
– И правильно сделал, клянусь плащом своего славного предка! Однако, государь, я сказал вам это по секрету. Нехорошо, если моего друга заподозрят в безбожии, ведь получится, что это я выдал его!
– Не беспокойся, никто об этом не узнает. Пусть совершает свои службы и таинства, главное, чтобы не проболтался сам. Но именно на этом, на его отрицании я и хочу сыграть. Они ведь дружны с Робертом, верно?
– Еще бы! Малыш души не чает в монахе.