Король Красного острова

На нынешний день у него была цель: Магеллан решил издать «Мемуары о жизни и приключениях графа и барона Мориса Августа Беневского в Африке, Азии и Европе, в Тихом, Индийском и Атлантическом океанах», поэтому Беневский и Алеша поселились в его доме.

На улицах было пустынно, с облаков летела серая морось, прибивавшая к каменным мостовым угольную пыль, вылетавшую из труб. Мостовые от влажной налипи становились скользкими, будто их облили жидким мылом, на камнях калечились и люди и лошади.

Вечера проводили у камина, часто молчали, погружаясь в тихие думы. Вспоминая прошлое, Мадагаскар, войну, которую им навязал Пуавр, Устюжанинов с тревогой поглядывал на своего шефа: как он? Не станет ли хуже? Беневский по самый подбородок натягивал теплый верблюжий плед, лежал неподвижно.

Через некоторое время Беневскому сделалось лучше, впрочем, – ненадолго, болезнь цепко держала его, трясла по-разбойному, Морис стискивал зубами боль и закрывал глаза.

Он боялся показаться слабым. Устюжанинов понимал, как Беневскому трудно, переживал за него и молчал. Вот если бы слова могли облегчать боль, тогда бы он говорил…

И все-таки, несмотря на приступы боли, Беневский старался работать над книгой, делал это лежа, прислонив к груди канцелярскую писчую доску и медленно выводя строчки свинцовым грифелем на бумаге. Магеллан терпеливо ждал, когда Беневский сдаст ему первую главу своего повествования. По этой главе станет понятно, насколько будет интересна книга.

Впрочем, то, что рассказывал Беневский, было очень увлекательно – за это обязательно должны будут зацепиться читатели, которым интересны путешествия, войны и приключения.

Через три месяца почтальон принес в особняк Магеллана толстый конверт – это было письмо от Чулошникова. Тот проживал со всей компанией в Париже на улице Бочаров в доме Жака Фелисье…

Непонятно было, как почтальон сумел отыскать Беневского с Устюжаниновым в большом городе, без адреса, без наводящих ориентиров, но что было, то было…

Беневский расплатился с почтальоном щедро, тот даже расцвел при виде большой серебряной монеты, которую сунул ему в руку получатель конверта.

Чулошников писал о том, что «кумпания» их находится в Париже уже полтора месяца и наверняка пробудет еще столько же, а то и больше – месяца два, поскольку они написали прошение царице о помиловании и попросились обратно в Россию. Резидент российской миссии, находящейся в Париже, отнесся к прошению благосклонно и обещал содействие… Теперь вот российские сидельцы каждый день глазеют на Париж и чувствуют себя «погорельцами, перед которыми замаячила надежда, и ждут обнадеживающего ответа из Санкт-Петербурга».

В письме своем Чулошников предлагал Алеше присоединиться к «их кампании», ибо «лучьше дома, чем в России, не найти»; сообщал также, что во французском Гавре, от коего до Парижа пять дней пути, встретил русского «ходока по землям и морям зарубежным», «коий назвался Федором Каржавиным. Оный человек ехать в Россию нас крепко отговаривал, говорил, что-де государыне верить нельзя. И что после возмущения пугачевского ждет нас неминуемо вечная каторга…»

Предупреждения бывалого человека озадачили «кумпанию», но после долгих и горячих – до рукоприкладства, – размышлений решение свое постановили не менять и добиваться того, чтобы им дали «добро» на возвращение домой. Пусть даже через каторжные кандалы.

Написал Чулошников и о том, что в большом, удивительно смахивающем на крикливую гигантскую толпу, бесцельно слоняющуюся между десятками тысяч домов Париже (шутка сказать, в Париже было более пятидесяти тысяч домов, одних только улиц – 967), он неожиданно встретил Ульяну Захарьину, вдову покойного штурмана, раньше часто бывавшего на Камчатке, в Большерецке… В одном из плаваний Захарьин скончался и был похоронен в океане, но дело не в этом – Ульяна не пропала и ныне она уже не вдова, а жена Петра Хрущева.

Сам Хрущев служит в армии французского короля в чине капитана, вместе с ним служит в таком же чине и Дмитрий Кузнецов. Вот как вырос бывший камчатский охотник.

«Медер и Винблад уехали в Швецию, – писал Чулошников далее. – Здешний российский министр-резидент господин Хотинский о том мне рассказал доподлинно и обещал, что и нам будет дозволено на родину возвратиться».

Вот такое письмо прислал в Лондон специалист по купеческим делам Алексей Чулошников. Беневский прочитал послание до конца, сложил его и, потерев пальцами виски, спросил у Устюжанинова в лоб:

– Ну что, Альоша, хочешь вернуться в Россию?

В ответ Устюжанинов только вздохнул, глянул на Беневского – болезнь потрепала того здорово, от бывшего щеголя и бравого офицера мало что осталось – в кресле у камина сидел, накрытый пледом, усталый, неопределенного возраста человек с серыми исхудавшими щеками и тусклым нервным взглядом, – и отрицательно покачал головой:

– Нет, Морис Августович, возвращаться домой мне еще рано.

– Ты не стесняйся, скажи, – голос Беневского сделался настойчивым, – я ведь уже почти здоров, болезнь отступает, Альоша…

– Нет, нет, нет и еще раз нет, Морис Августович. Пока вы не выздоровеете, я вас не покину.