На Устюжанинова он вообще не обратил внимания, проследовал мимо, в конец шеренги, где стоял, заваливаясь на один бок, утлый синегубый мужичонка, первым напавший на Алешу, когда тот появился в конюшне…
– А этот инвалид как тут очутился? – заревел полковник, устремляясь к синегубому мужичонке. – Ты из какой навозной кучи вылез, скотина, а? А может, ты вообще из могилы выполз? От тебя трупом пахнет.
Мужичонка затрясся нервно, но сказать что-либо Манштейну не посмел, молча хлюстнул каблуками друг о дружку, замер, продолжая заваливаться на один бок.
Полковник выругался, покрутил головой, словно бы кружевной воротник чересчур сильно сдавливал ему шею, покраснел.
– Старая грязная каналья, этот начальник таможни, – прорявкал Манштейн, продолжая крутить головой. – Давно пора оторвать этому вонючему петуху то, что причисляет его к мужскому роду. Он только позорит нас.
«Это точно, позорит… – подумал Устюжанинов, – прислушиваясь к словам Манштейна, – но кто-нибудь обязательно доберется до шельмы и оторвет ему не только “мужские фрукты”, но и все остальное… И будет прав».
Оглядев брезгливо тщедушного солдатика и машинально вытерев руки о бока камзола, Гуго фон Манштейн еще раз выругался, а потом нормальным голосом предупредил, глядя куда-то в сторону, в темную старую стену:
– Ты смотри, не подохни раньше времени, когда мы отправимся на место боевых действий…
Вскинув горделиво голову, полковник вернулся в голову строя, прохмыкал что-то себе под нос, потом неожиданно сделал рукой широкий приглашающий жест:
– Сюда, приятели!
Через несколько мгновений около него оказались четыре краснолицых, очень похожих друг на друга капрала с палками в руках. Манштейн взял у одного из них палку, звонко похлопал ею о ладонь.
– Господ ландскнехтов надо малость поучить хорошим манерам, – сказал он. – Лучше, чем это сделают четыре капрала, не сделает никто – ни полковник, ни майор, ни капитан, – Манштейн в назидательном движении вздернул над собой указательный палец, подбородок задрал еще выше. – Четыре капрала научат вас, господа ландскнехты, любить сиятельного герцога Карла Евгения больше, чем солнце, научат любить и меня, Гуго фон Манштейна, – полковник ткнул рукой в шеренгу ландскнехтов, сделал отбрасывающее движение, словно бы избавляясь от своих подопечных: – Приступайте, господа!
Капралы накинулись на шеренгу наемников с воем – соскучились по работе, по красной вьюшке, льющейся из разбитых палками носов, по выкрошенным под одобрительный хохоток коллег по ремеслу зубов, смешали шеренгу в одну кучу, а потом быстро разбили ее на четыре равных части.
Своими дубинками манштейновские капралы умели работать виртуозно, и дубинки легкими у них не были, похоже, умельцы, украшенные шевронами за беспорочную службу, утяжелили «орудия труда» свинцом. Устюжанинов попал в группу капрала, очень похожего своей презрительной физиономией на полковника Манштейна, единственное что, цвет лица у них был немного разным: у капрала физиономия была красной, как привезенный с поля бурак, полковник же был похож на копченый окорок, а в остальном они были слеплены из одного материала по одному и тому же чертежу.
К капралу своему Устюжанинов отнесся равнодушно; что есть он, что нет его – один шут, думать надо было о другом: как бы из этой хриплоголосой, недовольно позвякивающей железом толпы удрать.
Конечно, Устюжанинов мог бы с кем-нибудь сблизиться, сколотить свою команду, чтобы, если придется стрелять или бежать в атаку, рядом иметь своих людей, но он этим не занимался… С одной стороны, Алексей еще слабовато знал немецкий язык, а для того чтобы понять человека, раскусить его, язык нужно знать хорошо, нужно научиться разбираться не только в словах, но и в запятых, в интонациях, с другой стороны он решил пока плыть по течению: куда вода вынесет плот, там Устюжанинов и окажется. Пусть все происходит по воле Божьей. Главное сейчас было – уцелеть, выжить.
Капрал, муштровавший их группу, обучал ландскнехтов только шагистике и больше ничему, если кто-то на занятиях спотыкался, тут же угощал недотепу палкой, особо не стеснялся – настоящий был капрал, в общем.
На занятиях, где подопечные скрещивали палаши, капрал предусмотрительно отбегал в сторону – не дай Бог, кто-нибудь зацепит, – и покрикивал на бойцов издали:
– Эй ты, баран, не так резко делай удар, не по глиняному горшку ведь бьешь. Знай, что голову с человека снести не сложнее, чем срубить кочан с капустной грядки. Может быть, капусту даже сложнее рубить.
Слушал его Устюжанинов и усмехался про себя. Отворачивался в сторону.
Интересно, где сейчас находится Морис Августович, что поделывает? Навесное, сидит в своем родном Вербове, пьет по утрам парное молоко, заедает горячими оладьями и поджидает своего верного ученика Устюжанинова. Как все-таки не похож Беневский на здешних сиятельных людей, на того же Гуго фон Манштейна и его брата Зеппа.