«Нужна мне английская армия, как собаке второй хвост, – с неясной тоской думал Устюжанинов, стоя на часах подле палаток, разбитых вдоль кромки дремучего, дышащего холодом черного леса. – Мои симпатии – на стороне американцев. К ним и надо прибиваться. А здесь делать нечего».
Через сутки Устюжанинов встал на очередное четырехчасовое дежурство, дождался, когда лагерь затихнет, захрапит, у палатки Гуго фон Манштейн, уснет его ленивая лошадь, а бдительные капралы погасят у себя огонь, вскинул мушкет на плечо и неслышно – все-таки охотничьи навыки сидели у Алексея в крови, – вошел в черный, тяжело вздыхающий лес.
Он шел, не останавливаясь, несколько часов подряд. Шел, совершенно, не представляя себе, куда идет, в каком углу, около какого селения выберется из этих дремучих зарослей…
Незадолго до рассвета, когда в угрюмой черноте начали появляться серые полосы, будто от земли неожиданно стало тянуть костерным дымом, Устюжанинов решил отдохнуть.
Выбрал под выворотнем место помягче, помшистее, стянул с себя камзол и расстелил его на земле. Хотел стащить с ног ботфорты, но потом решил этого не делать – а вдруг придется поспешно покидать это место и убегать куда-нибудь галопом в поисках убежища.
Хотелось есть. Но главное было не это, главное – хотя бы немного поспать, а там видно будет.
Очнулся он оттого, что было уже светло и совсем рядом на полянке танцевали два молодых, крепких, похожих на домашних петухов, фазана-самца – вероятно птицы соблазняли спрятавшуюся где-то недалеко самочку. Устюжанинов, стараясь не делать резких, заметных со стороны движений, потянулся к мушкету, приподнял ствол, прицелился и выстрелил.
Попасть в птицу пулей – штука трудная, но Алеша имел за плечами камчатскую школу, одной дробиной обязательно надо было уложить двух, а то и трех куропаток, и с этой задачей справлялись и взрослые и дети, – он попал в одного из танцоров. Рябой красногрудый плясун, вскрикнув надорванно, по-куриному, отлетел в сторону и затрепыхался в траве.
Второй петух, подпрыгнув, стремительно перелетел через высокий фиолетовый куст, нырнул поближе к земле и низом, низом, едва не цепляясь крыльями за стебли травы, унесся в лес.
Устюжанинов хлопнул ладонью о ладонь: есть шанс приготовить себе роскошный завтрак, который полковнику, например, даже сниться в походных условиях не может. Жареный петух. Нет, это еще лучше – жареный фазан…
Он быстро ощипал петуха и запалил костерок. Невысокий, с жарким пламенем, без дымной кисеи, уползающей вверх, – Устюжанинов специально следил за ней, чтобы костер не засекли со стороны, – насадил увесистую пупырчатую тушку на острый стебель деревца, специально срезанного для этого, и сунул в огонь.
Запахло жареным, вкусно запахло. Молодой петух – это не старая жилистая ворона, не из дерева вырублена, – зажарился довольно быстро, из пореза, сделанного палашом для пробы, брызнула розовая сукровица. Устюжанинов подержал добычу еще немного на огне и, пожалев о том, что у него нет соли, вздохнул голодно и впился зубами в молодого фазана.
Он был настолько увлечен едой, вкусным духом, исходившим от жарева, что не обратил внимания на сухой щелчок, раздавшийся в лесу, хотя должен был обратить и проверить, откуда идет звук, но в ответ на это Устюжанинов зашвырнул в кусты обглоданную кость, тем и ограничился. В следующее мгновение на плечо ему легла тяжелая рука.
– Давай, парень, твое ружье сюда, ты отвоевался.
Устюжанинов поднял голову, увидел американца с загорелым лицом и темными, какими-то шальными глазами… В течение нескольких секунд Устюжанинова окружили американцы – семь человек.
– Жаль, фазана доесть не дали, – на хорошем английском языке произнес Устюжанинов, вздохнул.
– Ничего, доешь, – доброжелательно проговорил старший из американцев, взгляд у него был цепкий, быстрый. – Тони! – громко выкрикнул он.
– Да, сэр! – вперед выдвинулся один из американцев, приложил руку к шляпе.
– Едем в штаб генерала Гэйджа, вы отвечаете за пленного, – приказал старший и добавил, – и его курицу. Кажется, она именутся фазаном.
– Слушаюсь, господин полковник! – Тони вытянулся, как в строю.
Имя полковника, встреченного Устюжаниновым, вскоре стало известно широко. И не в связи с войной, шедшей на американском континенте, а с другой войной. Это был поляк Тадеуш Костюшко, в ту пору – полковник американского корпуса инженеров, толковый фортификатор, строитель, выдумщик, встречавший вояк из отрядов Бургойна добротными гостинцами – «капканами, завалами и волчьими ямами».
В тот день, когда к нему попал в плен Алексей Устюжанинов, Костюшко выполнял личное поручение командующего Северной армией Гэйджа и был занят поисками подходящего места, где можно было бы поставить ряд укреплений, подойдя к которым генерал Бургойн мог не только споткнуться, но и растянуться во весь рост на грязной земле. И даже задрать вверх, к облакам, свои дырявые ботфорты.