Король Красного острова

– Да если бы не этот криворукий, – капрал указал пальцем на черноволосого, – мы бы рядом повесили и второго стрелка.

Полковник пошевелил усами и тихим зловещим голосом потребовал пояснений:

– Ну-ка, ну-ка?

И капрал пояснил. Из рассказа его выходило, что второй стрелок ушел только потому, что черноволосый просто-напросто… отпустил его.

Усы у Манштейна зашевелились снова, на этот раз проворнее, подбородок задергался. Он ткнул в черноволосого перчаткой:

– Казнить тебя мы, конечно, не будем, хотя и следовало бы, но без наказания ты не останешься. Капралы, всыпьте ему пятьдесят ударов палками. Чтоб впредь неповадно было отпускать мерзавцев и, – что, уверен, имело место в этот раз, – вступать с ними в торговые сделки.

Конечно, никаких торговых сделок в этой суматохе быть не могло, это ландскнехты понимали прекрасно, но черноволосого они не любили очень, потому и промолчали. Черноволосый взвыл от возмущения, пытался что-то доказать, но это не помогло – с него содрали камзол и прямо по жилетке с рубахой, пятная форменную песочную ткань, всыпали пятьдесят палок.

Черноволосый только кряхтел, иногда подвывал, ругался, пускал слюни розового цвета, но ничего поделать не мог: он получил ровно пятьдесят ударов палками от двух капралов, третий же – капрал-ябеда, тугой на ухо, – был дан им в ассистенты.

После экзекуции полк двинулся дальше, – вместе с ним покорно поплелся и черноволосый. Позади осталась виселица с раскачивающимся в петле человеком и наскоро сооруженный могильный холмик, неряшливо обитый лопатами.

Полк Гуго фон Манштейна двигался на войну. Должен был идти с песнями, но песен что-то не было слышно.

Неверно говорят, что алмаз и в грязи виден, это совсем не так: совсем не виден, что Беневский испытал на себе.

Французский король Людовик Шестнадцатый, которого все-таки добили собственные придворные, основательно подкормленные Пуавром (изменившим, кстати, формулу поведения и переставшим жадничать), сам Пуавр, заваливший двор депешами о Мадагаскаре, погубленном Беневским, отказался в конце концов от Беневского и когда при нем произносили это имя, лишь недовольно морщился и подносил к глазам монокль, чтобы рассмотреть лицо говорившего.

И французский трон и Европа как таковая отвернулись от Беневского.

В Вербове был полный порядок, за имением следил очень толковый управляющий, хорошо знавший, чем коровий хвост отличается от лошадиного, промашек не допускал, и имение приносило неплохой доход; настырные пьяные сородичи, которые много лет назад затеяли против него судебную тяжбу, куда-то исчезли, промотали наследие своего батюшки и испарились, старые грехи Беневского были забыты, его никто не тревожил.

Он мог бы плюнуть на французов и короля Луи, на Мадагаскар и свое прошлое, – тем более, он остался один, ни единого человека из тех, кто был рядом с ним в последние годы, нет, – и зажить преспокойно в своем Вербове… Но тогда это был бы не Беневский.

И хотя у него имелась жена Сюзанна, о которой мало что знали даже близкие люди графа, поскольку женился он еще до камчатского плена (когда-то, защищая ценности Барской конференции, он с войском проезжал через селение Спиш, остановился на отдых в доме мелкого польского шляхтича Геньского и, увидев его дочь, особу, в общем-то, довольно серую, увлекся ею и буквально через пару дней уселся за свадебный стол), были дочери (сына Беневскому Господь не дал), было много разных дел, связанных с имением, с хозяйством, но граф не мог сидеть на месте, не хотел – не та у него была натура.

Он решил, что раз Европа отказала ему в поддержке, раз король Луи недовольно морщит нос при упоминании его имени, то надо изменить направление движения, переступить на другую дорожку и поискать эту поддержку… где? Ну, например, в Америке.

От слов к делу Беневский переходил, не раздумывая.

Вскоре он оказался в Северной Америке, как тогда называли нынешние Штаты, – среди тех, кто начал бороться за свою независимость. Приехал в Америку не один – вместе с тихой, очень скромной и набожной женой Сюзанной, типичной «сельской панночкой», и дочерьми – не побоялся ни войны, ни стрельбы в неурочные часы, ни жестокостей противоборствующих сторон.

Сюзанна исправно рожала Беневскому девочек (впрочем, говорят, что есть старые источники, которые свидетельствуют, что Всевышний все-таки дал графу сына, но он не выжил, а вот девочки выживали при любых войнах, в любых условиях и выжили все до одной) и теперь девочки составляли костяк семейства Беневских.

В Америке в это время находился и Устюжанинов, пытался определиться со своей судьбой, ждал момент, когда можно будет исчезнуть из полка ненавистного Гуго фон Манштейна.

Шел 1777-й год.

Принимать участие в боях полку Манштейна не пришлось – планы у начальства изменились, ландскнехтов посадили на транспорты, и небольшой караван вышел в открытое море.

– Что-то происходит, – сказал Дешанель Устюжанинову, – но что именно, понять не могу. Куда-то нас опять понесло, а куда именно – пойди догадайся.